Щенки и псы войны - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аксу cтр.№ 51

Справа, на диване, откинувшись, полулежала мать Эдика, в черном, с отрешенным заплаканным лицом, стиснув в кулачке носовой платок. Над ней хлопотали, видимо, ее родственницы или подруги, которые пытались привести ее в чувство. Тут же суетилась знакомая ему соседка-старушка. В сторонке несколько перепуганных девчонок, наверное, одноклассниц, шмыгали носами.

— Голову ей опустите пониже! Уберите, не надо подушку!

— Кто-нибудь, платок смочите водой!

— Вера, нашатырь где? Куда дели нашатырь?

— На книжной полке посмотри!

— Оленька, бедная, девочка моя, — причитала седая полная женщина, сидевшая в кресле. — Надо же такое несчастье! Такое горе! Эдичка!

Посреди комнаты мужчина средних лет и молодой парнишка возились со столом, пытаясь раздвинуть его. В углу между окном и сервантом у стены стояли четыре венка с траурными лентами. На одной было написано: «Дорогому любимому сыночку от мамы с папой». Под сервант забилась насмерть перепуганная серая с белым кошка, не понимая, что же происходит в доме, что здесь делают эти чужие люди.

Вдруг протяжно застонала мать убитого солдата, женщины вновь засуетились вокруг нее.

— Коля, давайте перенесем ее в маленькую комнату, — позвала одна из женщин мужчину, который занимался столом.

— Мужчина, помогите, пожалуйста, — она же обратилась к Колоскову.

— Да, да, конечно! — глухо вырвалось у Игоря.

Они подхватили осторожно безжизненное тело матери и перенесли в соседнюю комнату на кушетку.

— Саня, позови Ларису, медсестру с четвертого! Надо бы укол ей сделать! Пусть поспит хоть несколько часов! Завтра у нее будет тяжелый день! Эх, горе-то какое! Бедняжка!

— Потерять единственного сына!

— Проклятая война!

— Не война, а политики! Своих-то детей они на бойню не посылают! Сволочи! — отозвался зло мужчина.

Колосков понуро стоял у окна. Комната Академика ничем особым не отличалась от подобных мальчишеских комнат. Только большим обилием книг, которыми был забит стеллаж и полки над столом. Те же яркие плакаты популярных рок-групп на стене, магнитофон, усилитель, громоздкие колонки, полка с кассетами, на стене видавшая виды гитара с наклейками на деке. На письменном столе под оргстеклом цветной портрет Пола Маккартни, школьные фотографии, среди которых фото светленькой девушки, похоже, которую Колосков видел только что плачущую в коридоре.

Прибежала Лариса со шприцами и лекарством. Симпатичная молодая женщина лет тридцати с короткой стрижкой. Оставив мать Эдика с медсестрой, все вышли из комнаты. Раздавались всхлипы и вздохи, сидящих в печали женщин, говорили полушопотом, старались не шуметь.

— Отпевание начнется в десять. С шофером катафалка уже договорились. Подъедет точно к девяти.

— Катя, а как со столовой?

— Столовую заказали. Не волнуйся. Автобусы будут. Николай Васильевич со всеми уже договорился.

— А веточки сосновые?

— Ребята, Эдичкины друзья, обещали нарезать…

Игорь, вспомнив о цели своего визита, извлек из кармана поляроидную фотокарточку и пристроил рядом со свечой и портретом погибшего парнишки.

Через полчаса он, ссутулившись, одиноко сидел в сквере на обледенелой скамейке и пил «из горла» водку.

Мы будем твердо следовать истинному смыслу

воинского пути, чтобы наши чувства все время

были наготове.

Одна из заповедей школы Кекусинкай

Этим прозвищем его окрестили боевые товарищи в январе 1995-го в Грозном. Кто его первым так назвал одному богу известно, никто этого из них сейчас не помнит. Случилось это во время штурма одной из пятиэтажек, в которой засели отчаянно обороняющиеся дудаевцы. Выбили боевиков из трех подъездов, остался последний. По верхним этажам долбила стоящая у соседнего закопченного от пожарища дома «бэшка». Они же шаг за шагом выкуривали «духов» с нижних. Поднялись на второй этаж, забросали «эфками» все дверные амбразуры. Рвануло! Теперь, вперед! И тут, неожиданно, сверху вылетели два кругляша с ребрышками, прямо под ноги ему, лейтенанту Колоскову и его напарнику, прапорщику Дубицкому, оставшимся на лестничной площадке. Остальные ребята тем временем шмонали квартиры. Николка Дубицкий тут же плюхнулся ничком в один из дверных проемов. Он же, шарахнулся инстинктивно в сторону от смертоносных подарков и сорвался вниз: перила на лесничном пролете были выломаны с мясом. Это его и спасло тогда от осколков, от неминуемой смерти. Повезло, только колено разбил в кровь да плечом и башкой шандарахнулся здорово о нижние ступеньки. С трудом поднялся как древний дед, весь перемазанный в пыли, исцарапанный. Котелок гудит как керогаз, спина не разгибается, ушибленная бровь распухла на глазах, правый глаз начисто заплыл, будто и не было вовсе. Вот в таком виде он и предстал перед товарищами. Хромой, кривой, всклокоченный. Тут кто-то и брякнул, взглянув на Игоря: «Настоящий Квазимодо!», так и пошло, поехало. Стали величать Квазимодо или кратко Квазиком.

Игорь Колосков в юности был чемпионом региона по каратэ в стиле Кекусинкай. С двенадцати лет он занимался в спортивном клубе. Уже в семнадцать заработал «черный пояс», который в «доджо» торжественно ему вручал, приехавший к ним на соревнования, президент федерации Кекусинкай России Александр Иванович Танюшкин. Может он и дальше бы успешно выступал на татами, да вышла незадача, в одном из «джиу-кумитэ» (свободном спарринге) на тренировке перед ответственным турниром получил серьезнейшую травму, перелом шейки бедра. На этом в один миг и закончилась его звездная чемпионская карьера. После окончания средней школы каким-то чудом прошел медкомиссию и легко поступил в военное училище. Окончил его с отличием, а через полгода оказался в Грозном, в жестокой январской заварушке, устроенной «Павликом»…

Вернулся из очередной командировки. К дому подходил, сердце колотилось бешено, готово было выпрыгнуть наружу. Будто целую вечность дома не был, а на самом-то деле всего три месяца. Позвонил. Никто не отвечает. Спустился этажом ниже к соседке, тете Шуре, взял ключ, который на всякий случай ей оставляли, если вдруг зальет ненароком или еще чего-нибудь непредвиденное случится. Поднялся к себе. Открыл. Вошел. Чуть сознание не потерял. Запах женских духов и прочей косметики обалденный. Отвык в Чечне от «шанелей», «диоров», кремов, шампуней. Там был только запах крови, пота, дерьма да запах страха. Да, да, именно запах страха. Он этому раньше не верил, пока сам не почувствовал. Когда человек одержим страхом, не только он сам меняется, но и его собственный запах тоже. Запах кожи, пота.

Сбросил вонючие монатки. Забрался в теплую ванну. Долго лежал, откисая. В ароматной пене, бултыхаясь, балдея. Вылез, обвернулся полотенцем как Махатма Ганди, отправился прямиком на уютную кухоньку обследовать холодильник. Там оставалась початая бутылка коньяка. Прощаясь, перед отъездом открывали. Пусто! Куда-то исчезла? М…да! Печальный случай! Видать с подружками уговорила. А жаль! Сейчас была бы к стати. Уселся в глубокое удобное кресло, вытянул с наслаждением волосатые крепкие ноги. Врубил телик. Пощелкал программы. Ничего интересного. Везде одно и тоже. Перосян с плоскими шутками со своей боевой подругой, щекастый Евдокимов все про баню рассказывает, да волосатые и бритые под ноль чуваки с голыми бабцами, извиваясь словно гомики, идиотские песни вопят. Остановился на спортивном канале. Как помню, «Ак-Барс» с кем-то играл. Накидал шайб целую авоську. Стал уже слегка подремывать, когда щелкнул входной замок. Бросился встречать свою ненаглядную, единственную. Крепко обнял, поцеловал, пощекотил усами и легко подхватив на руки словно пушинку, понес в комнату. Тяжело плюхнулся вместе с ней в кресло, уткнулся лицом, с наслаждением вдыхая аромат ее каштановых волос. Расстегнул кружевную блузку, обнажил шелковистую грудь с розовым призывно торчащим соском и жадно обхватил его своими горячими губами.