Мадонна миндаля - читать онлайн книгу. Автор: Марина Фьорато cтр.№ 75

Кардинал, слегка раздраженный неосведомленностью слуги, только махнул рукой, отпуская его. Он был уверен, что ему никогда больше не доведется видеть этого жалкого типа. Кстати, он ни капли не ошибался.

Поскольку верный Николо так и не появился, а прибегать к помощи того растяпы кардиналу вовсе не хотелось, он сам потушил свечи и улегся на роскошное ложе под балдахином. Надев ночной колпак и халат, он укрыл ноги бархатным одеялом и, взяв с ночного столика бокал с новым ликером, сделал сразу несколько больших глотков. Прихлебывая дивный напиток, кардинал читал ученые записки о влиянии еврейской культуры на развитие испанского языка и одновременно наслаждался как выраженными в книге чувствами, так и подаренным ликером. Он и сам не заметил, как опустела хорошенькая хрустальная бутылочка. Как ни странно, непривычный вкус и аромат миндаля оказались весьма приятными. Вскоре книга выпала у кардинала из рук, и он погрузился в глубокий сон.

Впрочем, то был вовсе не сон. Кардинал Милана был мертв. Ибо понятия не имел, лакомясь ликером, что запахом миндаля обладает также и другая, смертельно опасная жидкость: синильная кислота. Порошок, из которого ее делают, был экстрагирован из листьев лавровишни и являлся столь смертоносным, что торговец ядами, лавчонка которого находилась в узком переулке на задах центрального собора Мантуи, счел необходимым предупредить даму, купившую у него этот порошок, об ужасном воздействии данного зелья. Но та лишь кивнула в ответ и, взяв белой рукой флакон с ядом и тут же его спрятав, быстро ушла. Однако торговец успел заметить, что три средних пальца на ее руке были одинаковой длины.

А новый — и последний — неказистый слуга кардинала быстро выбежал из дворца, зная, что его «хозяин» уже мертв. Он помедлил лишь мгновение, чтобы скрыть под плащом свою ливрею и сунуть в карман пустую хрустальную бутылочку, которую предусмотрительно прихватил с собой из спальни его преосвященства. Затем он бросился к лошади, смирно ожидавшей его за зеленой тисовой изгородью, и что есть мочи погнал бедное животное, пока не выбрался из города на берег реки, широкой серебристой лентой тянувшейся в ночную даль. Там он зашвырнул бутылку как можно дальше в воду и вскоре услышал всплеск — река с благодарностью приняла в дар этот хрустальный сосуд. Светало, когда всадник добрался до виллы Кастелло и увидел, что хозяйка ее стоит у окна и смотрит на дорогу. Его она заметила издали и тут же бросилась ему навстречу, но он был слишком измучен, и она не стала терзать его долгими расспросами. Видя, что он едва держится на ногах — даже вожжи бросил на крышу голубятни, а коня так и оставил пастись прямо на лужайке, — она лишь спросила:

— Ты его видел?

— Да.

— Дело сделано?

— Да.

Из ее груди вырвался вздох облегчения.

— Сегодня я освобождаю тебя от занятий с мальчиками, — сказала она. — Ступай и хорошенько выспись. — Но когда он уже переступил порог дома, она вдруг снова окликнула его: — Исаак?

— Да, госпожа моя?

Она не сразу нашла нужные слова.

— Твой Бог гордился бы тобой!

Он улыбнулся той улыбкой, которая и составляла его единственную красоту, и рукой написал в воздухе приветствие: шалом.

— И твой Бог тоже, синьора, — тихо промолвил он.

— Я не могу остаться. Святая Катерина была моей последней фреской. Пойми, я должен уехать. Если вчерашний день меня чему-то и научил, так только тому, что нет ничего важнее, чем прожить именно ту жизнь, что была тебе дарована с рождения, даже если это жизнь во грехе. Да, можно сказать, я успел подружиться с Богом, живя здесь, и теперь знаю: Он действительно существует, хотя прежде был уверен, что Его нет. Мне кажется, Он тоже любит меня, несмотря на все мои недостатки. Но жизнь коротка. А я — наконец-то! — понял, как нужно рисовать. Я научился этому вчера. И теперь я должен уехать, должен жить той жизнью, которая единственно мне необходима, даже если буду за это проклят.

— Кто она? — Глаза аббатисы спокойно смотрели прямо на Бернардино. Художник был пойман врасплох. — Кто?

— Одна знатная дама.

— Какая знатная дама?

Бернардино мысленно перебирал все только что им сказанное, тщетно пытаясь понять, в какой момент с его губ невольно сорвалось имя Симонетты. Сестра Бьянка подошла к стене и указала на портрет святой Урсулы:

— Вот эта? — Затем метнулась к фреске, где был изображен святой Маврикий, и показала пальчиком на даму в красном, нарисованную на переднем плане. — И эта. — Ее черное одеяние так и шуршало по полу, когда она, резко поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, называла имена святых: — И у святой Агаты ее лицо, и у святой Люсии, и у святой Аполлонии. И даже, — Бьянка подошла к самой последней фреске, написанной Бернардино, — у святой Катерины. Там, в часовне, ты изобразил святую Катерину похожей действительно на графиню ди Шаллант. Но здесь, где Катерина стоит рядом со святой Агатой, у нее опять лицо той самой таинственной «знатной дамы». Эта дама присутствует в нашей церкви повсюду, но ты ни разу не сказал о ней ни слова. Хотя даже образу моей матери отчасти придал ее черты. — И Бьянка указала на коленопреклоненную женщину в белом одеянии, похожую на призрака, которая была изображена на внутреннем поле фронтона, чуть выше святой Катерины и святой Агаты. — Моя мать и вправду была хороша собой, но ты польстил ей, дав более красивое лицо. Это вынуждена признать даже я, которая так ее любила.

Бернардино печально улыбнулся и на мгновение закрыл лицо руками.

— Зато ты не очень-то льстишь моему умению художника! — рассмеявшись, воскликнул он.

Аббатиса присела рядом с ним на скамью.

— Бернардино, ты прекрасно знаешь, как высоко я ценю твою работу. Но посмотри еще раз внимательно. Да, в портретах этих святых женщин безусловно есть кое-какие незначительные отличия, но все равно у них одно и то же лицо, вернее, один и тот же тип красоты.

Бернардино с такой силой протер глаза, словно хотел, чтобы они выскочили из орбит, затем снова осмотрел все написанные им фрески и был вынужден признать, что Бьянка совершенно права. Он каждый раз писал портрет Симонетты ди Саронно. Художник писал ее снова и снова с тех пор, как оказался здесь. Он придал ее облик святой Урсуле, смотревшей вниз, на краснокрылого ангела, который на самом деле был маленьким Илией. Он в мельчайших подробностях написал ее портрет — вернее, это был портрет некой дамы в красном платье, пришедшей на открытие церкви святого Маврикия, — хотя никогда не видел на ней ни этого великолепного платья, алый шелк которого был расшит золотыми нитями, ни этой золотой сетки, украшенной самоцветами и жемчужинами, в которую убраны были ее волосы. Велики были события, изображенные на этой фреске, ибо святой Маврикий основал свою церковь среди мертвых, но в первую очередь внимание привлекала именно эта дама в красном с молитвенно сложенными руками, и легко можно было заметить, что три средних пальца на ее белых руках одинаковой длины. Я одна из вас, казалось, говорила эта женщина, но именно я стала свидетельницей этого великого события. А вот и еще свидетельства его воспоминаний! Тут Бернардино чуть не рассмеялся, ибо он ухитрился нарисовать Симонетту стоящей возле ее собственного дома, той самой виллы с розовыми стенами и элегантным портиком, которую он и видел-то всего один раз, когда прощался со своей возлюбленной. Художник нарисовал даже то окно, у которого Симонетта стояла в день его отъезда, и в оконном проеме отчетливо видна была некая фигура с золотисто-рыжими волосами до плеч и в мужском охотничьем костюме терракотового цвета.