Городские ведьмы - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Перевозчикова cтр.№ 42

– А Марьяне?

– Ей – без поправки.

– Вот видишь, да и не мое это решение. Белый нож сам ее выбрал.

– Хоть она и не хочет быть ведьмой…

– Иногда нашего желания не спрашивают… Пойдем.

Они прошли в Танину комнату – на диване стояла большая деревянная шкатулка, скорее ларец, старый, потемневший, со сломанным замком. Татьяна открыла его и поманила Юлю. Вишневская подошла к дивану и заглянула внутрь ларца. На дне лежали два ножа. Один старый, с черной отполированной ручкой из какого-то камня, даже на вид тяжелый, с синеватым лезвием. Другой с ручкой из кости, блестел нетронутой ржавчиной сталью. Темный нож как будто пульсировал. Юлька потянулась к нему, но так и остановилась на полдороге с замершей над ларцом рукой.

– Бери, бери, не бойся. Он другой, не такой, как Вадим делал.

Струганов однажды, в самом конце курса, когда остались только самые крепкие и психически устойчивые, учил группу заряжать ножи. Белый и черный. Когда заряжали белый, аудитория наполнялась каким-то неосязаемым теплом, радостью, становилось легко, хотелось беспричинно смеяться. Когда дело дошло до черного ножа, все впали в мрачность, комната наполнилась ледяным холодом, все стали кутаться в куртки и плащи, несмотря на то что за окнами стоял конец мая и сами окна выходили на южную сторону. Юлька тогда ножи заряжать не стала, просто наблюдала. А Татьяна всегда равнодушно относилась к «предметам силы», более того, даже немного недолюбливала их, полагая, что любой магический артефакт не только помогает, но и привязывает. А привязанностей, которыми она уже тогда начала тяготиться, у нее достаточно. Видя колебания Юльки, она пояснила:

– Эти ножи никогда по-настоящему не были моими. Их передала Зинаиде ведьма, что жила в Лукино до нее, я только хранила. Ни разу не пользовалась. Ведьме не уйти по-хорошему, пока ножи не отдаст. А теперь они держат меня. Возьми. Помоги освободиться.

Немного поколебавшись, Вишневская осторожно коснулась темной каменной рукоятки. Взяла в руки. Таня наблюдала, как по ней пробегают токи, как будто ее подключили в невидимую розетку, как то бледнеет, то вспыхивает ее лицо. Наконец, с ножом в руке, она молча вышла в прихожую, достала из кармана шубы чистый носовой платок, завернула в него нож и положила на самое дно сумочки.

– Ну вот и все. Я взяла. Благодарю.

– Это я тебя благодарю. – Таня встала с дивана, подошла к Юльке, обняла ее.

– А он правда не такой, как у Вадима, совсем не такой. Мудрый. И сила в нем какая-то другая… Холодная, разрушительная, но… слов не могу подобрать, укрощенная, что ли. Как будто зверь признал хозяина и не то чтобы любит, но уважает… И служит. Много, много рук его держало, и мои не последние… Зря я боялась…

– Конечно, зря.

– Марьяна идет, – сказала Юлька. – На лестнице уже. Плачет.

– Да, надо открыть. – Татьяна подошла к двери и, отодвинув коленом любопытную собаку, щелкнула замком. По лестнице, пренебрегая лифтом, медленно поднималась Марьяна Шахновская, заснеженная, с абсолютно мокрым лицом, по которому непрерывно текли слезы. Она не рыдала, не всхлипывала, просто время от времени вытирала слезы насквозь промокшей пуховой перчаткой. На площадке она остановилась, испуганно уставилась на Татьяну и выглядывающую из-за ее плеча Юлю.

– Проходи.

Женщина вошла.

– Дай мне отворот, – с порога бухнула Марьяна охрипшим, чужим голосом. – От Глеба.

Таня молча смотрела на нее, прислонившись к косяку. Вишневская тоже молчала. Марьяна небрежно бросила на пол сумку-портфель, опустилась на стул и стала стаскивать ботики. Ноги у нее оказались совершенно мокрые и оставляли влажные следы на полу. Потом, сбросив куртку, которая мокрой кучей легла рядом со стулом, Шахновская, ничего не говоря, направилась на кухню.

– Надо бы ей носки сухие дать – простудится. – Юля подняла с пола нарядную светло-голубую куртку с опушкой из серой норки, вышла на лестницу, дверь за Марьяной никто не закрыл, стряхнула снег в лестничный пролет. – Я в ванной повешу. Поближе к батарее. У тебя свободные вешалки есть?

– В шкафу, возьми сама, я за носками схожу. – Татьяна ушла в гостиную и вскоре вернулась с пестрыми шерстяными носками деревенской вязки, свернутыми в клубочек.

Марьяна сидела на кухне, забившись в угол неудобного кухонного диванчика, называемого уголок, купленного Таней пару лет назад. Она уже больше не плакала, впала в какой-то странный ступор, сидела съежившись, обхватив себя руками, совершенно неподвижно, словно боялась пошевелиться.

– Ты вся мокрая, особенно ноги. Переоденься. – Татьяна бросила в замершую подругу пестрым комком. Носки стукнули Марьяну по груди и скатились по коленям на пол. Шахновская даже не пошевелилась. В кухню вошла Юлька.

– Быстро встала и переодела носки! – скомандовала Вишневская. – Тань, налей что-нибудь. Водка у тебя есть?

– Есть.

– Давай чуть-чуть, граммов сто, не больше.

Пока Татьяна ходила за водкой, Марьяна, опасливо посмотрев на Вишневскую, полезла под стол, достала комочек носков, переоделась, а свои мокрые повесила на край батареи. Бросила виноватый взгляд на Юльку:

– Они чистые. Просто мокрые.

– Ясное дело.

Появилась Таня с бутылкой и хрустальной рюмкой. Налила и поставила перед Марьяной.

– Пей, – опять приказала Юлька.

Марьяна покорилась. Выпила, сморщилась. Из гримасы, как цыпленок из скорлупы, наконец вылупилось ее прежнее лицо.

– Ну вот, – прокомментировала метаморфозу Вишневская, – теперь с ней можно разговаривать. Рассказывай.

– А что рассказывать? И так уже все понятно. Таня, прости меня!

– За что? – Ведьма подняла брови.

– За Глеба.

– Ты убила его?

– Нет, я… я была с ним.

– Ну и что?

– Как ну и что? Это же твой мужчина…

– У меня нет «моих» мужчин, и женщин «моих» нет. Даже сынок, Гошка, и то не мой.

– А чей?

– Свой. Глупости это все, подруга. Все, из-за чего женщины делят мир, – все глупости. Нет твоих людей, есть люди, которые с тобой. Сегодня с тобой, а завтра с кем-нибудь еще. И это нормально, потому что у каждого своя дорога. Или путь, если выражаться высокопарно. Иногда чей-то путь совпадает с твоим на день, иногда на целую жизнь. Как повезет. Насчет Глеба ты зря беспокоишься, я его уже полтора месяца не видела и не скучаю. Так-то, девочка моя. Теперь давай чайку и рассказывай, что с тобой приключилось. Таня подлила фильтрованной воды из кувшина в чайник. Размякшая и захмелевшая, Марьяна сидела, подперев рукой щеку, с которой пятнами сходила морозная краснота. Вишневская тоже присела с краю. Все молчали. Марьяна первая нарушила густую тишину:

– А что я могу рассказать?

– Все, наверное, можешь, – голос Юльки прозвучал неожиданно тепло, – кому тебе еще рассказывать?