Имперский маг. Оружие возмездия - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Ветловская cтр.№ 70

Первые лучи солнца коснулись самых высоких камней святилища. Штернберг перестал терзать платок, засунул скомканную тряпицу в карман, поправил на носу очки, принялся немилосердно в кровь обкусывать губы, затем сжал их в прямую черту. Солнце добралось до металлических пластин, и те разом вспыхнули нестерпимо-ярким блеском, выбивая слёзы из глаз. Внезапно свет залил всю площадь, живым, кровеносным, розово-золотым сиянием уравнивая древность камней с новизной металлических зеркал и торжественной громадой скалы за рекой. Штернберг резко выпрямился, вскинул лохматую голову, пригладил волосы, а потом как-то сгорбился и очень будничной походкой пошёл по кругу мимо металлических экранов, что-то подкручивая здесь, что-то пододвигая и поправляя там, выравнивая по положению тонких теней от железных стержней. После он ещё раз быстро прошёл по кругу, собрал все стержни и сложил сбоку от алтаря. Немного помедлив, поднялся прямо на алтарь и повернулся лицом к скале, простиравшейся в обе стороны ровной золотой стеной. Опустился на колени и низко, смиренно поклонился.

Именно теперь, при свете восходящего солнца, стало совершенно очевидно, что всё вокруг — и блестящие металлические экраны, и гладкие каменные плиты, и огромная скала за рекой — всё подчинено единому замыслу и служит единой цели. Каждая из деталей этой грандиозной системы в своём масштабе копировала другую, с её плавным изгибом вогнутого зеркала, и даже свод неба, казалось, повторял дугообразный изгиб скалы, охватывающей излучину реки. Зеркальные металлические пластины, зеркальная гладь речной воды, гладкие каменные плоскости, опрокинутое зеркало неба — это был целый мир изогнутых зеркал.

Штернберг поднялся с колен и начал говорить, протягивая вперёд пустые ладони, словно предлагая кому-то что-то невидимое. Он говорил громко и отчётливо, отзвуки его глубокого сильного голоса металлическим эхом метались среди высоких камней. Хайнц ни слова не понимал в шелестящих, звенящих и лязгающих звуках древнего мёртвого языка, но в то же время ясно чувствовал безжалостный смысл произносимого: говорящий просил о Времени, обещая взамен то, что некто неизвестный сочтёт нужным взять. Никогда прежде, ни в чьём голосе Хайнц не слышал столько благоговения, сколько было в этих странных словах, обращённых неведомо к кому. Штернберг говорил всё громче, умоляюще простирая руки, — но очень скоро умолк, оцепенев, опустив голову, будто ожидая решения своей участи. Хайнц во все глаза смотрел в ту сторону, куда обращался командир. Ничего не происходило. Совсем ничего. Лишь на мгновение почудилось, будто воздух перед скалой слегка дрогнул, чуть сместился, словно гигантская линза. Хайнц моргнул: нет, померещилось. Но Штернберг выпрямился с ликующей улыбкой, словно и впрямь только что получил важный знак, позволение и благословение на что-то запретное. Из смиренного просителя он превратился во всевластного хозяина. Беззвучным аккордом прозвучал его неслышный приказ, многократно отразившись от каменные глыб. Он воздел руки — вверх и в стороны, как ветви дерева, — торжествующе выкрикивая в холодное зияние солнечного неба какую-то сакральную бессмыслицу, вколачивая своё повеление в миропорядок ритуальными словами.

— Sal und Sig!.. Allfather Odhinn herjafather… Sig tiw herjafather… Sig Frija… Sig Thorr… Heil Donar!..

Внезапно его ликующее заклинание задушено оборвалось. Он странно дёрнулся, не опуская рук и не сдвинувшись с места, словно что-то крепко держало его за щиколотки и запястья. Дёрнулся снова, сильнее, с острым болезненным вскриком. Напуганный всем этим Хайнц бросился было ему на помощь, желая защитить неведомо от чего, но с паническим страхом почувствовал, что не способен сделать и шага. Вся сила и всё тепло стремительно вытекали из его непослушного тела, подобно крови из перерубленных артерий. Расползающаяся от ног слабость холодила спину и давила на плечи, пригибая к земле. Хайнц видел, как офицер, дёрнувшись в последний раз, затих, уронив голову на грудь, — и, тем не менее, обморочно обмякнув, продолжал стоять, или, скорее, висеть, его бессильные руки были неестественно вздёрнуты, словно он оказался прикован цепями к невидимой стене. Ещё Хайнц увидел, как упал один из товарищей, кажется Курт. Небо выцвело до нестерпимо-яркой белизны. В лицо упруго толкнула волна морозного воздуха. Больше не было теней — со всех сторон тёк ровный, разъедающий глаза белый свет. Хайнц поднёс дрожащие ладони к лицу, успев заметить, что воздух вокруг струится, словно вода, и перемещается глыбами, искажая очертания предметов.

«Такого ведь не бывает. Мне мерещится».

Но что бы всё творившееся ни значило, оно происходило на самом деле, перемалывая всякие представления о реальности. Это было настолько страшно, что Хайнц готов был бежать прочь без оглядки, и, верно, убежал бы, если б шинель вдруг не оказалась тяжелее слабого, будто бумажного тела: оно бесчувственным комком ударилось об устремившуюся вверх землю в каменном панцире. Уже лёжа, Хайнц увидел, как Эрвин и Фриц тоже упали, словно скошенные пулемётной очередью. Глаза заливало лилово-белым сиянием взбесившегося неба, исторгавшего воспалённый свет. «Наверное, это всё, — с тупой обречённостью подумал Хайнц, отстранённо изумляясь своему спокойствию. — Так вот зачем мы были нужны командиру. Вот и послужили. Прав был Эрвин…»

Что-то происходило с сознанием. Казалось, вдох длится долгие-долгие минуты и выдох — столько же, а каждый удар сердца отзывается в ушах протяжным гулом. Скорее бы это закончилось, ну хоть как-нибудь, вяло подумал Хайнц, наполовину скатившись в серый туман обморока. До предела натянутая мембрана тишины слегка дрожала от едва уловимого, на самой грани слышимости, глухого и низкого, будто бы подземного гудения. Постепенно этот загадочный шум был заглушён другим, более понятным: приближающимся гулом моторов. Внезапно остатки тишины лопнули от вполне обыкновенных, но представлявшихся совершенно невозможными здесь и сейчас звуков — отдалённых криков и стрельбы. Скоро стрельба послышалась ближе, вместе с густым надсадным рёвом двигателей и скрежетом гусениц по мёрзлой земле. За пределами капища творилось что-то явно не входившее в план и к тому же крайне скверное. Совсем близко раздались вопли, беспорядочный треск автоматов и тарахтение пулемётов, сквозь которые то и дело прорезался короткий звук, подобный шуму работающей цепной пилы. С таким звуком выплёскивал из себя свинцовую струю пулемёт MG 42, адская машина с бешеной скорострельностью. Хайнц знал, что у охраны Штернберга были другие пулемёты, старого образца, два стояли на бронетранспортёре — и ещё два солдаты установили в кустах на подъезде к капищу. Именно эти пулемёты сейчас огрызались в ответ. Грянул удар, от которого заложило уши, и ближайший пулемёт смолк. Незваные гости, судя по производимому ими шуму, вооружились куда более основательно.

Хайнц, едва живой от слабости, тщетно пытался подняться, но получалось лишь ползти, кое-как отталкиваясь локтями и коленями. В брезентовом фургоне за внешним рядом мегалитов остались винтовки. Только бы суметь добраться до оружия. «Защитить командира», — звенело в опустошённом сознании. Защитить командира! Ослепительно-яркий свет поубавился, но всё небо было затянуто неестественно-белой, с жемчужными проблесками, пеленой. Хайнц услышал, как кто-то подбежал к нему, перепрыгнул через него, как через мешок с песком, — и тут увидел, что это Франц. Ординарец заскочил на возвышение и бесцеремонно затряс Штернберга, который своей безвольной, изломанной чёрной вертикалью походил уже не столько на живое существо, сколько на букву людоедского шрифта, созданную из человеческого тела, на пароль из одного символа — не то классический «ипсилон», не то древняя «Альгиц». Хайнцу почудилось, что ноги офицера не касаются земли.