Держатель Знака - читать онлайн книгу. Автор: Елена Чудинова cтр.№ 87

Первые недели Тутти не видела перед собой Лондона, того самого Лондона, Лондона Эдуарда Тюдора, принца Уэльского, ее Лондона — Лондон словно был отгорожен от нее все повторяющимся потоком воспоминаний…

Юрий снял одноэтажную квартиру на первом этаже: некоторое время Тутти боялась лестниц…

Сцена, разыгравшаяся на узкой лестнице черного хода на Большой Спасской, то и дело снилась ей в кошмарах, сначала — каждую ночь, потом — реже и реже…

В ушах снова и снова звучал жесткий голос Юрия:

— Быстро оденься и беги через черный ход на Морскую…

— А Вы?

— Мне надо сжечь некоторые бумаги — на это уйдет с полчаса.

— Тогда я подожду? Пойдемте вместе, дядя Юрий, я боюсь одна…

— Вздор. Владимир Ялмарович арестован — здесь опасно оставаться лишнюю минуту, а я не могу уйти, не уничтожив бумаг, ты должна это понимать. Не спорь — дело серьезно, и твои детские страхи неуместны. Иди и на всякий случай — на. Если я нагоню тебя на улице, сделай вид, что идешь сама по себе.

Говоря это, Юрий складывал в эмалированный умывальный таз пачки бумаг, конвертов, карт, чертежей…

На лестнице было двенадцать ступенек — Тутти как-то их сосчитала от нечего делать… Она ступила на вторую, когда у подножия ей преградил дорогу темноволосый молодой человек в черной кожанке… Он ставил уже ногу на нижнюю ступень, когда увидел Тутти.

И тогда случилось то, о чем Тутти все пребывание в Лондоне не могла вспоминать наяву, но и сами эти кошмары тоже пришли к Тутти только в Лондоне. Тогда у Тутти не было времени на то, чтобы по-настоящему испугаться своего поступка, — события этого дня мчались с кинематографической быстротой…

Воздушный путь был уже отрезан, явки — провалены, ЧК шла по следам…

Несколько часов спустя Некрасов и Тутти были уже в том самом пригородном домишке, с которого когда-то началось для Юрия петроградское подполье: оставшимся на свободе членам Центра нужно было спешно, по двое, по трое идти через границу…

…Идти трудно — сырой снег: с утра была необычная для января оттепель…

Неожиданно останавливается идущий впереди Ян:

— Секрет…

— Далеко?

Звуки выстрелов: Ян падает и остается лежать, раскинув руки. Из лесу бегут красноармейцы… За спиной — поросший мелким лесом берег и изгиб скованной льдом речки.

Юрий уходит — левой рукой таща подхваченную под мышки Тутти, правой — навскидку отстреливаясь из маузера…

Юрий уходит, таща Тутти и поэтому зная, что уйдет, что на это хватит сил, каких бы не было в нем, если бы он уходил налегке: в прижатом к боку маленьком теле он уносит весь воплотившийся смысл этой жизни и все упование на грядущую, — это сознание дает ему нечеловеческие силы…

Для Тутти это же воспоминание было только трудностью неудобного положения, болью в ребрах от стальными тисками зажавшей ее грудную клетку руки Юрия, несколько отрешенным детским приятием пассивной роли: сейчас она ничего не может сама и нельзя мешать…

…Потемневший, покрытый тонким трепещущим слоем воды речной лед… Оттепель… При мысли о том, что надо вступить на этот лед, по телу пробегает невольная дрожь.

Но иного выхода нет: Юрий знает, что красноармейцы не решатся преследовать его по льду — не решатся потому, что для того, кто решится на это, надо тащить на себе это маленькое тело, завернутое в дубленый полушубок, надо спасать эту маленькую, невыносимо драгоценную жизнь…

«Господи, благости Твоей… Благости Твоей вверяю жизни наши, Всеблагий и Всемогущий… Благости Твоей вверяю жизни наши…» — произнес про себя много лет не молившийся Юрий, без колебания вступая на покрытый струящейся водной пленкой лед.

Они стреляли вдогонку — с невысокого, заросшего заснеженным ивняком бережка… «Благости Твоей…»

Юрий больше не отстреливался, оставляя один патрон — для Тутти…

Через несколько недель они были в Лондоне. Но Лондон, через полгода за которым вновь последовал Петроград, все же не вызывал в сознании Тутти всех этих сцен с такой беспощадной яркостью, как отчего-то делал это теперь Париж…

…Когда ее память, память девятилетнего ребенка, только что пережившего арест отца, навсегда впитывала страшные фразы, срывавшиеся с запекшихся губ бредившего Сережи, только что вырванного из Чеки, — она не могла бы и представить себе, насколько яркой окажется эта память…

…Это появление Сережи из Чрезвычайки Тутти тоже запомнилось страшным: хлопнула дверь, и послышались тяжелые, но какие-то бестолковые шаги, и в комнату вошли Зубов и Некрасов, таща на руках безжизненно повисшее тело: на ходу качалась висящая как плеть рука с почерневшими в кровавой коросте распухшими пальцами… Вид этих пальцев заставил Тутти вскрикнуть.

— Ну что ты стоишь! — Только Зубов заметил ужас Тутти. — Быстро беги греть воду!

— Без стрельбы? — спросил Вишневский, распахивая перед ними следующую дверь.

— Почти… — бросил сквозь зубы Юрий. — Ты лучше взгляни, кто это…

— Ржевский?! — изумленно прошептал Вадим, взглянув в откинувшееся назад измученное лицо.

— Я сам был слегка удивлен… Хорошо, что жив… если, конечно, выживет.

Через полчаса из комнаты, в которую внесли раненого, вышел Даль. «Похоже, ничего особенного, — хмурясь произнес он на ходу, — недели за две поставим на ноги. Если, конечно, не отбиты почки».

…Тутти помнила и не хотела забывать сцен из жизни петроградского подполья: Тутти очень многое помнила. Шла размеренная жизнь пансиона с расписаниями уроков в дневнике, музицированием и играми в окружавшем жилые здания пансиона саду — а в душе внешне живущей этой жизнью двенадцатилетней девочки бушевал революционный Петроград…

Тутти не могла понять, почему она, нимало не думая о творящемся вокруг, учась в советской школе и живя по подложным документам, теперь не могла думать ни о чем другом… Когда-то она могла с увлечением читать Дюма, живя в квартире на Богородской, а сейчас мушкетеры, лорд Фаунтлерой, принц Уэльский и княжна Джаваха — отступили куда-то в сторону, маня издалека, но не подходя близко, а в Тутти, словно бес, вселился Петроград… Это было непостижимо — но тем не менее когда Петроград был вокруг Тутти, его не было внутри ее.

Неужели она не могла уехать из Петрограда, не увезя его с собой — весь?

Неужели он — весь — мог поместиться в ней одной, такой огромный и кровавый? Иногда, на улице или посреди урока, на Тутти находило странное состояние: замолкнув посреди фразы, она начинала пристально и внимательно оглядываться по сторонам — но в детских лицах одноклассниц или в мирной сутолоке парижских улиц Петрограда не было… И Тутти как бы снова понимала то, что весь Петроград находится только в ее душе…

«Возьмите меня обратно, дядя Юрий!»