— Ну, для тебя это было бы понижением, — возразил Горн.
— Не обо мне речь, — огрызнулся Тигр словами Олта и с досадой поморщился. — Итак, ты стал Старшим Стражем, но это не насытило твоего тщеславия — ты замыслил интригу помасштабней!.. Каким-то образом тебе удалось исказить поступавшие к Ю данные, и это привело к роковой ошибке — экспедиции на Второй материк… Я не прав?
— Давай, давай, — подбодрил гигант. — Пока все складно.
— Провал экспедиции привел ко всеимперскому хаосу. Ты верно рассчитал — все и так держалось на волоске. Воспользовавшись сумятицей, ты захватил Ю, однако и это был лишь промежуточный этап. Твой девиз: все или ничего, — ты рвешься на самый верх, а для такого одной Ю мало. Предусмотрительно заручившись моей дружбой, ты сопровождаешь меня к моему давнему кровнику Олту, и вот уже мы оба работаем на тебя. Все сбылось, как ты задумал, и теперь мы наконец тут, у истоков абсолютной власти. Ты в шаге от цели, но ты не учел одного.
— В самом деле? — удивился Горн. — Чего же?
— Вот этого! — рявкнул Тигр, выхватывая лучемет. — Ты лишь использовал меня — как и всех. Ты рвался к власти, но ты ее не получишь. Последний шаг я сделать тебе не дам!
Беспечно ухмыльнувшись, исполин закинул ногу на ногу.
— Не надейся на свою скорость, Горн, — хрипло предупредил Эрик. — Луч не обогнать даже тебе.
Горн протяжно зевнул, прикрывая рот широкой ладонью.
— Не досыпаю, — проворчал он извиняюще. — Чертова гонка!..
Затем посмотрел на юношу внимательно и грустно.
— Интересно, а кого ты пропустишь вместо меня? — спросил он. — Может быть, Лота? Или же переставим две передние буквы — и что получим? А может, Лидеров? Или Тора? А то давай сам, а?.. Эх, Эрик, Эрик, — покачал гигант головой, — бедный мой дурачок. Ты кругом неправ.
— Например?
Вздохнув, Горн шевельнул пальцем на подлокотнике, и в тот же миг индикатора на лучемете юноши погас. В ярости тот ударил кулаком себя по бедру.
— Первая твоя ошибка, — констатировал Горн. — Надо же быть внимательнее, малыш!.. Но даже без этого ты не смог бы выстрелить.
— Ты так уверен?
— Но Эрик, ты же и сам до конца не поверил в невероятную свою историю и ждешь подтверждения — иначе к чему было все затевать? Однако я бы такого подарка тебе не сделал, а ведь для выстрела нужна полная уверенность, верно? Я не стал бы ни оправдываться, ни уговаривать — я бы оскорбился и стал оскорблять тебя, а ты был бы этому только рад… Малыш, я намного хитрее тебя, поверь, хотя у меня и не было отца-заговорщика.
— Не трогай отца!
— Ладно, пошли дальше… Ты угадал: я поднялся снизу, — однако сильно мне польстил, причислив к пятибуквенным. Я вообще не огр. И не Пес. Я даже не кэнт. У меня нет земли, которую я смог бы назвать родной, или тогда уж все они мои… Скажи, малыш, а много ты знаешь о спецах?
— Кое-что, — пробормотал Эрик, исподлобья разглядывая лицо гиганта, странно изменившееся.
— Тебя лишили родовой кормушки, добавили к имени букву, перевели в наемники — и ты вообразил себя самым несчастным в Империи? А что тогда прикажешь думать мне? Я родился и вырос без родичей, без нации, в Хранительском Питомнике, а затем сделался спецом — часто ты с ними сталкивался? Презираемые ограми и ненавидимые остальными… Но в силу своего промежуточного положения они знают много, иногда даже слишком много. — Горн усмехнулся. — Мои действия ты вычислил достаточно точно — наверное, не без подсказки Олта; однако ошибся в главном — в цели. Вовсе не тянет меня к власти, как, должно быть, напел тебе старик, и уж во всяком случае я не стал бы рисковать судьбою целой страны, чтобы вдеть свою шею еще и в эту петлю.
— Хитришь, Горн!..
— Вовсе нет, — пожал тот плечами. — К чему?
— Тогда чего же ты добиваешься?
— Ты не поверишь, малыш. Чтобы меня понять, тебе пришлось бы прожить мою жизнь, испытать на себе чванство ничтожеств и злобу тупиц, перелопатить гору знаний, осознать и прочувствовать всю мерзость этого проклятого мира, а затем на пару лет лишиться тела, превратившись сначала в придаток к конвейеру, а после — в материал для экспериментов. И в конце концов возненавидеть Империю, как ненавижу ее я, — до судорог.
— Великие Духи, так ты раб? — воскликнул Эрик. — И ты тоже?
— Беглый, — с мертвенной улыбкой уточнил Горн. — Знаешь, что это такое — остаться без тела? Хочешь испытать?
Вспомнив бедолагу Лота, юноша отрицательно мотнул головой.
— А ты попробуй — это стоит пережить, забудешь не скоро. Занятное такое ощущение, будто ты уже покойник и наблюдаешь за собой со стороны.
Улыбка задрожала и сгинула с лица исполина.
— Да, я подтолкнул эту махину, — продолжал он, — однако она еще шатается. Не в моих силах перестроить Империю во что-нибудь путное, но развалить ее до основания я могу. И клянусь Подземельем, я сделаю это, я выплесну копившуюся веками ненависть на милых твоему сердцу высокородных ублюдков и на презираемых тобою кэнтов. Я смешаю Вечную Империю с дерьмом, взорву в пыль «материк-крепость»!.. Я пойду на это, Эрик, даже если придется переступить через свою или твою жизнь и сделаться проклятием для миллионов. Я разнесу этот балаган к дьяволу!..
Неожиданно Горн снова улыбнулся — на этот раз будто с сочувствием.
— И последнее, — сказал он. — Не главное, но существенное. Как ты мог заметить, я неплохо осведомлен о тайных делах Империи и между делом разузнал нечто, касающееся тебя лично… Думаешь, твоего отца казнили?
Эрик оцепенел, дыхание перехватило.
— Его только лишили тела, — сообщил гигант, холодно наблюдая за Тигром. — Конечно, не веришь?
— Нет, — выдавил из себя Эрик, мотая головой. — Ложь! Ты все выдумал!..
— Ну подумай сам — разве это так уж непохоже на расчетливого шутника Олта? Что мешало ему лишь разыграть казнь? Ты же не видел тела отца — и никто не видел. А какой великолепный парадокс: заставить вкалывать на страну одного из самых отъявленных ее трутней!..
— Я из него душу вытрясу! — прорычал Тигр, едва видя сквозь кровавый туман. — И если это правда, если только это правда!..
— Опомнись, парень! — прикрикнул Горн. — Неужто ты предпочел бы для отца смерть?
Эрик ухватился за рукояти мечей, чувствуя, что теряет над собою контроль. Предупреждающе вскинув ладонь, гигант произнес:
— Э, дружище, не переживай — а кто в Империи не раб? Оглянись вокруг: каждый унижается перед кем-нибудь, — так чем же привычное унижение лучше незнакомого? Рабошлем отбирает только тело, а душу каждый продает сам.
— Где мой отец? — выкрикнул Эрик. — Ты знаешь?
— Наверное, я — единственный, кто это еще знает, — ответил Горн. — Даже сведения Олта устарели… Однако сейчас я этого не скажу.