– Ух ты! – с восхищением выдохнула я, окидывая взглядом диковинное зрелище. – Можно я здесь немного огляжусь, чтобы слегка привыкнуть?
Хохланд фыркнул, но возражать не стал. Я обошла комнату по кругу. В поле моего зрения попадали все новые детали. Заложенная кирпичами голландская печь в углу; ажурная золото-тканая скатерть на трехногом столике; горка с хрусталем – даже сквозь пыль видно, что хрусталь – необыкновенного цвета «загнивающей сливы». Приблизившись к выцветшим обоям, я заметила золотые проблески и вдруг поняла, что это вовсе не бумага, а какая-то дорогая обивочная ткань, вроде парчи.
– У вас как в музее. – невольно понизив голос, сказала я Хохланду. – Столько всяких интересных штучек...
– Тут у меня покойная супруга все устраивала. – неохотно сообщил Хохланд. – Я и прежде в ее хозяйство не вникал, и теперь не собираюсь. В отношении быта я ретроград. Когда за десятилетия привыкаешь к определенному жизненному укладу...
– Поня-а-атно... – Во мне пробуждался азарт расхитителя гробниц. – Значит, у вас и другие комнаты есть?
– Разумеется, есть! – оскорбленным тоном заявил дед. – Только вам там делать абсолютно нечего.
«Теперь понятно, в кого пошла Антонина». – уныло подумала я.
– Заниматься мы с вами будем, скорее всего, не здесь, а в кабинете. У меня есть и лаборатория, но до практической работы мы вряд ли успеем добраться.
«Что он имеет в виду?»
Вслух я спрашивать не стала, чтобы не спугнуть его.
Между тем Хохланд жестом предложил сесть на диван и вслед за мной уселся сам. Несколько мгновений испытующе смотрел на меня, а потом сказал:
– Я в некотором затруднении. Тонечка поставила передо мной нелегкую задачу. Безусловно, если я беру ученика. – а такого не случалось уже лет десять. – то учу его от начала и до конца по собственной методе и программе. Вы же, как я понимаю, отнюдь не табула раса и уже чему-то учились, причем весьма бессистемно. Поэтому, хм, даже не знаю, с чего начать... Чего бы хотелось вам самой?
– Выпить чаю и чего-нибудь съесть. – чистосердечно призналась я. – У меня с утра крошки во рту не было.
Хохланд поджал губы и нахмурился.
– Я на пустой желудок ничего не соображаю. – торопливо добавила я. – А могу и в голодный обморок упасть.
– Что же, вас дома не кормят? – холодно осведомился Хохланд.
– Меня все утро тошнило. Я вчера в ночном клубе... э... отравилась шампанским... с пивом.
Хохланд молча покачал головой. Я втихомолку ухмыльнулась, представляя, какое мнение он обо мне составил.
– Подождите здесь, я сделаю чай. – сказал вдруг Хохланд и вышел.
– Спасибо! – крикнула я ему в спину. Я чувствовала себя очень довольной по двум причинам: во-первых, добилась-таки своего и наконец позавтракаю, а во-вторых, осталась в комнате одна. Дело в том, что во время короткого разговора с Хохландом мое внимание привлекла стоящая на крышке серванта шкатулочка в китайском стиле. Ничем таким особенным среди прочего старинного барахла она не выделялась: просто симпатичная шкатулка, размером с коробку маргарина, обтянутая синим шелком с мелким орнаментом, закрытая на латунный замочек. Я не планировала никаких противозаконных действий – мне просто до смерти захотелось посмотреть, что там внутри.
Едва за Хохландом закрылась дверь, как я спрыгнула с дивана, подбежала к серванту, схватила шкатулку и едва не выронила – она была тяжелой, как будто внутри лежал кусок золота. и – приятный сюрприз – замочек оказался декоративным. Я не медля подняла крышку. Внутри шкатулка была обита красным бархатом, а в специальной полусферической выемке посередине, блестя и переливаясь, лежал синий шар с серебристым рисунком. Я осторожно вынула шар из его гнезда. Сначала подумала, что он фарфоровый, но, судя по весу, он был металлическим. Его покрывала синяя эмаль, по которой извивался, оплетая собой шар, серебряный дракон. Крошечный, изумительно сделанный, свирепый дракон летел в атаку, выставив вперед когтистые лапки, выпятив грудь и широко распахнув пасть.
Тихонько прошептав «Вау!», я перевернула шар, чтобы рассмотреть дракона во всех подробностях, и услышала веселый мелодичный звон. Через секунду, сообразив, что звон идет изнутри шара, я поспешно положила его обратно в шкатулку. Одна надежда – в такой громадной квартире Хохланд его не услышал.
Ставя шкатулку на место, я обратила внимание на необычную салфетку. Желтоватая старинная салфетка с изящной розой в середине, из необыкновенной полупрозрачной ткани, напоминающей очень тонкий шелк. Я взяла салфетку – вообще не почувствовала ее веса. Не представляю как можно соткать такую тонкую материю, восхитилась я. И для эксперимента ткнула в салфетку пальцем. Эффект далеко превзошел ожидания: палец прошел через ткань, как через масло. В салфетке осталась аккуратная круглая дыра. Я злобно выругалась, проклиная мастеров древности, но словами делу не поможешь – пришлось положить салфетку на прежнее место и прикрыть дыру шкатулочкой. Оставалось только надеяться, что Хохланд не слишком часто пользуется синим шаром.
Минуты через три в комнату вернулся Хохланд, неся в руках подносик с чайником и двумя чашками. Я приподнялась с дивана, готовая прийти на помощь. Продолжая держать поднос, дед сказал;
– Пойдемте в кабинет.
* * *
Кабинет Хохланда привел меня в восторг. Это была комната самой неправильной формы, какую я видела в жизни, с низким сводчатым потолком и двумя высокими окнами в виде стрельчатых арок. Стены кабинета от пола до потолка скрывали мрачные книжные шкафы; напротив окна находились захламленный стол, уставленный пустыми чашками со следами кофе, и кресло из гладкого, как кость, желтого дерева с коричневыми пятнышками. Прямо посередине комнаты наверх уходила ветхая на вид винтовая лестница с резными деревянными перилами.
– А куда ведет эта лестница? – первым делом спросила я, задирая голову. Наверху что-то темнело, но ничего толком разглядеть было нельзя.
– В лабораторию. – сварливо буркнул Хохланд – Не прикасайтесь к перилам – они держатся на честном слове. Присаживайтесь.
Он указал на трехногий табурет с вытертым бархатным сиденьем, а сам уселся в кресло, поставив поднос с едой на край стола. Я осторожно угнездилась на неустойчивой конструкции и принялась разглядывать книжные шкафы. Корешки книг были одинаково блеклые – от красновато-коричневого до болотно-зеленого, лишь кое-где поблескивало тусклое золото названий, в основном на иностранных языках. Как я ни вглядывалась, не увидела ни единой хоть сколько-нибудь современной книги.
– Угощайтесь. – Хохланд кивнул на поднос. Поблагодарив его голодным взглядом, я взяла чашку с чаем и впилась в бутерброд. Некоторое время в кабинете не было слышно ничего, кроме чавканья.
– Ну, а теперь, когда нам наконец ничто не препятствует, вы ответите на мой вопрос?
– Какой вопрос? – невнятно спросила я, дожевывая бутерброд.