Бродяга Гора - читать онлайн книгу. Автор: Джон Норман cтр.№ 46

— Мне нравится, когда ты силен и властен, — сказала Пегги. Она лежала рядом со мной, приподнявшись на локтях, цепь свисала с ее ошейника.

— Женщина, — пробормотал я.

— Да, и как женщина я презираю слабых мужчин, — сказала она. — Я знаю, что я женщина. Я хочу, чтобы со мной обращались как с таковой. Как иначе могу я исполнить свое природное предназначение? Я желаю, чтобы они властвовали надо мною, унижали меня. Это позволяет мне ощутить власть господина и отдаться ему во всей полноте счастья.

— Но ведь еще недавно ты просила взять тебя нежно, — напомнил я.

— Да, господин, у меня появилось такое желание, и я безмерно благодарна тебе за то, что ты снизошел до него.

— Но я могу быть и грубым.

— Мне ли этого не знать, господин. Ведь потом, когда у тебя снова появилось желание, ты овладел мною именно так, как господин владеет жалкой рабыней.

— Ты отдалась мне, как подобает.

— Могло ли быть иначе, господин?

Пегги взяла мою руку и, покрывая ее поцелуями, прошептала:

— Ты сильный, господин.

Я промолчал.

— Господин?

— Что тебе?

— Возьми Пегги еще раз. Пегги молит об этом.

— Я подумаю. Возможно, так и быть, снизойду до твоей мольбы.

Она заскулила и положила голову мне на плечо.

Я подумал, что для женщин, освобожденных клеймом и ошейником от необходимости копировать мужские стереотипы поведения, потребность в сексуальном служении становится самой сильной из потребностей, зависимостью даже более полной, чем их зависимость от всевластного хозяина.

Я находил это забавным. Может быть, потому, что был родом с Земли. Для земной девушки было бы особенно унизительно понять, что она обладает глубочайшими внутренними потребностями, для удовлетворения которых ей необходимо покоряться. Этот аспект женской сексуальности наверняка был бы воспринят земными феминистками как нечто неподобающее, непристойное, возмутительное и недопустимое.

А вот для рабыни нет ничего необычного в том, чтобы пасть перед мужчиной на колени и, склонив голову, молить его овладеть ею. Нередко рабовладельцы перед тем, как выставить девушку на продажу, лишают ее на несколько дней счастья принадлежать мужчине: как правило, это приводит к потрясающему подъему ее сексуальности, а стало быть, и к повышению продажной цены.

Стремление отдаться, выраженное в жестах и позах, неизбежно возбуждает покупателей.

Любопытно, подумалось мне, многие ли женщины Земли медленно обнажаются перед мужчиной, становятся перед ним на колени, целуют его ноги и, робко подняв на него глаза, умоляют овладеть ими?

— Ты на цепи, — заметил я.

— Да, господин.

Я взял Пегги рукой за подбородок и легонько, но твердо задрал его. Цепь натянулась.

— Ты и вправду на цепи.

— Да, господин.

— Почему? — спросил я.

— Потому что так было угодно господину, — сказала Пегги, целуя мою руку. — Пожалуйста, господин, овладей своей рабыней.

— Подумаю. Возможно, я снизойду до твоей мольбы, а возможно, и нет.

Пегги заплакала.

— Пожалуйста, господин, — рыдала она.

— Помолчи!

— Да, господин.

Иногда рабыню приходится буквально отрывать от чьих-то ног, и в таких случаях оказывается очень кстати, если она сидит на цепи, прикованная к стене.

Я рассмеялся, схватил ее и грубо подмял под себя.

Пегги вскрикнула от удовольствия.

— Что это за звуки? — спросил я.

— Я так счастлива, господин, — простонала она, вытянувшись рядом со мной.

— Разве ты не слышишь?

— Я слышу только людской гомон да звон чаш.

— Сандалии! — неожиданно рявкнул я.

Горианскую команду нет нужды повторять. Пегги с широко раскрытыми глазами поднялась на колени и схватила мои сандалии. Привстав — в низком алькове мне едва удавалось выпрямиться, — я натянул тунику, а она поцеловала мои сандалии, надела их мне на ноги и плотно завязала ремешки. Я застегнул пояс с подвешенным к нему кошельком и перекинул через левое плечо ремень, прикрепленный к заплечным ножнам меча.

— Что встревожило господина? — робко спросила Пегги.

— Неужели ты не слышишь это? — спросил я.

Закончив завязывать ремешки моих сандалий, она поцеловала каждый узелок, после чего склонила голову к моим стопам в выражении покорности. Такую услугу оказывают своим господам как домашние рабыни, так и альковные девушки для удовольствий. Однако когда Пегги подняла глаза, в них угадывалось недоумение: моего вопроса, она, похоже, не поняла.

— Неужели не слышишь? — повторил я.

— Из таверны больше не доносится гомон, — растерянно промолвила она. — Разговоры почему-то смолкли.

— Вот именно. Теперь уж ты должна услышать. Прислушайся!

— Да, господин. Я слышу… но что это?

— Неужели ты не слышишь? Это тревожный набат, — пояснил я. — Он доносится с пристани.

— Но что он означает? — спросила девушка.

— Сам не знаю, — ответил я, торопливо расстегивая кожаные занавески. — Боюсь, ничего хорошего.

— А куда собрался господин?

— В порт, куда же еще? — ответил я.

— Не надо, не ходи!

Уже раздвинув занавеси, я оглянулся на испуганную девушку, стоявшую на коленях с цепью на шее.

— Не ходи, господин, — умоляюще произнесла она мне вдогонку.

Я повернулся и быстро зашагал между столиками. Пегги рванулась следом, но надежная цепь, разумеется, удержала ее на месте. Люди, сидевшие за столиками, отводили от меня глаза. Желающих встать и присоединиться ко мне в таверне не нашлось.

— Не ходи, — посоветовал Тасдрон.

Не удостоив его ответом, я вышел из таверны и бегом припустил к речным причалам.

— Назад! Тебе что, жить надоело? — крикнул кто-то.

Двое молодцов схватили меня и оттащили назад, в толпу. На моей разрезанной тунике выступила кровь: меч пьяного пирата задел мою грудь, оставив длинную царапину. Несколько человек с помощью шестов, какими обычно отталкивают от причала галеры, оттесняли негодующую толпу. Я оказался в самой ее гуще, меня сдавили со всех сторон. Ранивший меня пират расхохотался и отвернулся.

— Где стражники? — закричал я, — В городе квартируют бойцы из Порт-Коса и из Ара. Где они?

— Заняты важным делом, — хмуро обронил какой-то портовый рабочий, — защищают дома, в которых обосновались. До Виктории им нет дела.