Глаза из серебра - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Стэкпол cтр.№ 79

– Оллис знает, что контрабанда противозаконна, и занимается ею осознанно, причем для личной выгоды, значит, несомненный эгоист, и я с полным основанием утверждаю: капитан Оллис грешник.

– Не забывайте, он родом из Рокстера, он потерял сына на илбирийском военном корабле. Оправдана ли его позиция, когда он доказывает, что действует против незаконного правительства, которое захватило власть в его стране и угнетает его народ?

– Да пусть говорит в свое оправдание что угодно, сэр, но ведь по сути это не так? Рокстер – регион Илбирии. Оллис, как и всякий другой житель страны, имеет право добиваться изменений в правительстве.

– Допустим, король-Волк выпустит декрет, предписывающий нам в каждый церковный праздник наносить удар кулаком каждой встречной старухе. Вы на это согласились бы?

– Нет, потому что такой закон, ясно, был бы неправильным.

– Даже если бы король заявил, что необходимость этого Господь ему объяснил?

– Господь не сделал бы этого.

– Возможно, по мнению рокстерцев, таможенные акты для них так же необязательны, как для вас – запрет богини Лаамти на мясоедение?

– Вы хотите сказать, что он не грешник? Кидд медленно улыбнулся:

– Ваш исходный постулат был верным, кадет: капитан Оллис все-таки грешник.

– Зачем тогда было кругами ходить?

– Спор тренирует ум, кадет, но зло чувствуешь сердцем. – Кидд постучал пальцем себя по груди. – Грех живет в сердце, и о людях должно судить по тому, что у них в сердце, а не в голове. Умом можно принять, что цель оправдывает средства, но сердцем – никогда.

Немного подумав, Урия согласился:

– Значит, Оллис и Фернанди различаются только внешне?

– Да вряд ли. Оллис – такой же, как мы все. Его грехи простительны, он убежден и в уме, и немного в душе, что они не серьезны. Он не будет навечно проклят, как Фернанди, если умрет без исповеди. И вот главное, о чем забывают слишком многие: грехи – все грехи – можно простить, если раскаиваешься искренне, открытым и любящим сердцем. Грех – это вина, осознанная нами изнутри, несовершенство, отделяющее нас от Господа.

– Значит, полковник, по вашим словам, Фернанди никогда не будет прощен?

– Фернанди, кадет Смит, никогда и не попросит о прощении.

– Но тот, кто просит, он будет прощен?

– Любому человеку любой грех, – согласился Кидд.

Урия поднял взгляд на самую высокую горную вершину:

– Однажды вы мне говорили, что Господь иногда наказывает людей еще при жизни. Он может наслать на такого человека несчастье или болезнь в наказание за грех. Как же Фернанди избежал такого Божественного возмездия, когда его грехи столь велики, а другие страдают за значительно меньшие проступки?

Кидд пожал плечами, и усталость проступила на лице.

– Ответа у меня нет, кадет. Мне… возмездие…

– Нет, что вы, сэр, я не хотел сказать…

– Мне дано возмездие – как напоминание от Господа, это стимул к действию. Последнее, что я видел до того, как лишился зрения, было видение, смысл которого начал понимать спустя многие годы. При вас Господь напомнил мне о нем, и вы видели то же, что и я, на шахматной доске. Оно и подвигнуло нас на это путешествие.

– Значит, если вы спасете Доста, Господь вернет вам зрение?

– Не знаю. Не знаю, возможно, я недостоин снова обрести зрение. Ведь я позволял себе совершать грехи в своей гордыне, потому что мне было видение, и я занимался его расшифровкой.

– О каких грехах вы говорите?

– Вот вам один пример: я вызывал страх у любого ученика, который представлял проект усовершенствованной тактики. После того, как потерял зрение, стал избегать друзей, вообще стал эгоистом, и это из-за того, что чувствовал боль и злость и цеплялся за то видение, будто мое единственное спасение в нем. Долгое время прошло, пока я понял, насколько неправ, а когда наконец осознал, Господь снова послал мне видение, и я понял, что опять на верном пути. – Кидд опять стукнул себя в грудь кулаком. – Я в глубине души знаю, что это правильно, но помню, что мне еще искупать грехи. Если Господь в своей мудрости даст мне отпущение грехов и каким-то чудом вернет зрение, я буду бесконечно счастлив. Если нет, я приложу все усилия, чтобы приблизиться к богу, чтобы в следующем воплощении получить то, чего был лишен при этой жизни.

– Думаю, я больше разозлился бы на Господа, чем вы, – качал головой Урия.

– Да, какое-то время и я таким был, пока не понял, что хуже слепоты – только одно: быть слепым и глупым. – Кидд криво улыбнулся Урии. – Самая большая глупость, в моем понимании, – это злиться на того, кто может простить тебе любой проступок.

– Вот уж это мне никогда в голову не приходило.

– Да, кадет, этот урок не многие усваивают. – Кидд в раздумьи наклонил голову. – Фернанди сказал мне как-то, что он разрешил бы себе веру в Господа только в том случае, если бы мог его ненавидеть. Я ему ответил – а если он неправ и Господь все-таки есть? Тогда он, Фернанди, будет гореть в аду. А Фернанди возразил, что если я прав, то нам хотя бы будет тепло и у нас в распоряжении будет целая вечность, чтобы посмеяться над тем, насколько мы оба оказались неправы. И вот я здесь и свидетельствую, что его предсказание не сбылось, потому что, честно говоря, я никогда так не мерз, как сегодня, а беседовать с Фернанди в течении целой вечности – это само по себе достаточный ад.

Выходя из экипажа перед огромным домом Гримшо, Робин Друри поймал себя на мысли: лучше бы я снова спрыгнул в гущу решительного сражения с «Сант-Майкла». Ему было неуютно в приличном вечернем наряде. Таково было одно из последних наставлений Денниса Чилтона: для обеда в усадьбе Гримшо положено иметь набор приличных костюмов. Конечно, лучше бы парадный мундир, но портной, рекомендованный Чилтоном, убедил его, что джентльмену так не положено.

«Вот и надо было ему сразу объяснить, что я не джентльмен. – Робин заставлял себя улыбаться, идя по дорожке, усыпанной белым щебнем, к парадному входу в дом. – Был бы я джентльменом, не чувствовал бы себя так некомфортно. Я жрец Волка. У меня более высокое предназначение».

Робин все еще сохранял на лице улыбку.

«Да, мне неуютно среди богачей, – что в этом плохого?»

Он общался с дворянами и знал, как они относятся к тем, кого считали ниже себя, когда работал на каретном заводе Лейкворта. У него до сих пор в памяти остался неприятный привкус. Конечно, есть отдельно взятые личности, вроде Денниса Чилтона и Аманды Гримшо, они просто умеют не кичиться своим происхожденем, но основная масса, по мнению Робина, раздута от гордости и не видит реальной жизни.

«Другие для них – пешки в шахматной игре, и эта пропасть ужасна».