Синьора да Винчи - читать онлайн книгу. Автор: Робин Максвелл cтр.№ 52

— Добро пожаловать в Созерцальню, — сказал он, — в наш храм Истины.

Я глядела на него, ничего не понимая.

— Входи на свой страх и риск, — вполне серьезно добавил Лоренцо. — Во всей Европе нет зала опаснее этого.

Я переступила порог. Лоренцо затворил двери и запер их изнутри на засов.

Я попала в помещение, какое не измыслила бы даже в самых сумасбродных фантазиях. Каннелированные колонны, [20] соединенные дугообразными перемычками, очерчивали ровную окружность храма, целиком выстроенного из белейшего, превосходной полировки мрамора. От строения веяло основательностью и постоянством, но одновременно его облик был преисполнен некой нематериальности, полупрозрачности. Солнечный свет проникал сюда из-под свода, вызолоченного изнутри так же, как и снаружи. Посреди храма в полу я увидела округлое углубление с кристально чистой водой, в самом его центре ярко и неиссякаемо пылал факел.

Вошедшие, степенно продвигаясь по залу, заполнили его целиком, молчаливо ступая вдоль мраморных скамей, расположенных по периметру. Я примкнула к исполненной благоговения процессии, встав за Пико делла Мирандолой, и, обойдя треть окружности, оказалась напротив стенной ниши, в которой был выставлен мужской бюст греческой работы. Еще не успев прочесть имя на каменном пьедестале, я уже знала, что передо мной Платон. Тончайшей работы изваяние украшал венок из зеленого лавра. Я услышала, как Пико шепчет давно почившему философу слова признания.

Шествие продолжало двигаться дальше, и вскоре я увидела следующую нишу. Ее обитателем был, судя по окладистой длинной бороде, некий премудрый старец. «Гермес Трисмегист», — гласила надпись на латыни. У меня разом перехватило дыхание, а на лбу выступила испарина: эти люди не побоялись обожествить Гермеса Трижды Величайшего!

Миновав его бюст, Пико уселся неподалеку на мраморную скамью. Слыша за собой шаги Лоренцо, я собралась с духом и взглянула на статую в третьей нише. Поскольку первые две оказались совершенно вопиющими с точки зрения христианского сознания, я теперь была готова ко всему. На самом деле я ожидала чего угодно, но только не этого.

Передо мной в полный рост предстала Исида. Весь пол в нише и у ног богини ворожбы и врачевания, материнства, девственности и сладострастия был завален охапками свежих цветов и душистых трав. Ее шею обвивал сплетенный кем-то венок из пионов.

Я смешалась и буквально оцепенела при виде статуи, так что подошедшему вплотную Лоренцо пришлось шепнуть мне на ухо, чтобы я заняла место на скамье. Только тогда я вышла из невольного транса.

Лоренцо едва заметно поклонился изваянию и тоже сел поблизости от меня. Теперь, как я убедилась, все собравшиеся расположились на равном расстоянии друг от друга. Широко раскрытыми глазами каждый из присутствующих взирал на горящий факел посреди водоема. В храме царила тишина, никто не двигался, только от дыхания слегка вздымались и опадали плечи и моргали веки. Безмолвное созерцание затянулось. В иной обстановке я давно смутилась бы или встревожилась, но здесь — странное дело! — общее молчание подействовало на меня умиротворяюще. Оно настраивало на общение.

Внезапно, без единого произнесенного слова, грезы сами собой рассеялись и, словно повинуясь некоему неслышному сигналу, все задвигались, послышались легкие смешки и тихие разговоры.

Марсилио Фичино поднялся и обвел глазами собрание, задерживая взгляд на каждом из приветливо улыбавшихся ему лиц. Я вдруг поняла, что мне на удивление легко и свободно в этой обстановке непередаваемого величия.

— Приветствую всех вас, — произнес Фичино, — членов Платоновской академии и Братства магов.

Платоновская академия! Эти слова поразили меня, словно громом. По городу и раньше ползали слухи о тайных религиозных обществах всевозможных вероисповеданий — «ночных собраниях», однако о тех, кто поклонялся у алтаря «гениальному греку», люди решались говорить разве что шепотом. Культ подобного рода, по мнению Церкви, являлся апофеозом ереси и торжеством порока.

— Сегодня среди нас, — продолжал Фичино, — присутствует гость, Катон Катталивони, ученый и аптекарь. Он явился сюда по высочайшей рекомендации Лоренцо де Медичи, и когда мы с ним наконец разберемся… — Фичино улыбнулся, а среди собравшихся послышались добродушные смешки, — досточтимый Катон, если будет на то его желание, вольется в наше братство поиска Мировой Истины.

— Начнем же, зачем мешкать! — раздались возгласы.

Фичино сел, и тогда, не вставая со скамьи, заговорил Лоренцо. Его голос, несмотря на внушительность обстановки, оставался таким же естественным и доброжелательным, как и во время наших дружеских бесед.

— В тысяча четыреста тридцать восьмом году, через тысячу восемьсот шестьдесят шесть лет после рождения Платона, мой дед Козимо основал Академию. С Востока тогда впервые потоком хлынули к нам древние книги и рукописи, и тотчас нашлись образованные люди с пытливым умом, большей частью гуманитарии или священники, готовые в поте лица штудировать идеи античности. До тех пор над Европой столетиями сгущались мрак и гнет, свирепствовали чума и суеверия. Церковь совала нос в каждый дом, в каждый закуток, наводя ужас на мужчин, женщин и даже на малолетних детишек посулами геенны огненной и вечного проклятия… за их главный грех — рождение на свет Божий!

— Затем мой дед отыскал Силио, — Лоренцо с признательностью взглянул на Фичино, — и доверил ему приступить к переводу всех сочинений Платона. За другие переводы взялись и выполнили их с неизменным усердием Поджо Браччолини, Кристофоро и Пико. А Веспасиано, да благословенно пребудет его сердце, — Лоренцо послал улыбку книгопродавцу Бистиччи, — обратил торговлю книгами в почетную профессию. А теперь в помощь нашим занятиям Силио перевел и «Корпус Герметикум».

— Расскажи Катону об изначальной Академии, — попросил Пульчи.

— Джиджи, почему бы тебе самому не рассказать о ней? — предложил Лоренцо и с видом выполненного долга откинулся на спинку скамьи.

— В триста восемьдесят третьем году до Рождества Христова греческий Платон, которому тогда было сорок лет, приехал в Италию, — чрезвычайно горделиво объявил Пульчи. — Мы сейчас не можем с уверенностью сказать, что именно он осматривал здесь и изучал, зато нам доподлинно известно, что по возвращении домой Платон вдохновился идеей основать школу и под ее эгидой собрать ученых, преподавателей и студентов…

— Это Италия вдохновила Платона! — ко всеобщему одобрению, воскликнул Полициано.

— …с единственной целью, — как ни в чем не бывало продолжил Пульчи, — совместно предаться изучению разнообразных умозрительных дисциплин: философии, математики, астрономии, биологии, медицины. Греки, которых мы ныне весьма почитаем, в те времена ничуть не меньше преклонялись перед египтянами.

— Первейшей любовью Платона, разумеется, оставалась философия, — подхватил эстафету Ландино, — поэтому в первое время он в диалогах всячески защищал от очернителей своего обожаемого приснопамятного учителя Сократа.