Великие мечты - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 63

Конец лекции положил Колин:

— Подожди с этим. Остановись хоть на минуту. Ты читал мою книгу? Ты ничего не сказал.

Джонни отложил нож и вилку и сурово взглянул на сына.

— Да, читал.

— Ну, так что ты думаешь о ней?

Прямолинейность вопроса напугала Фрэнсис, и Эндрю, и Юлию. Им казалось, что Колин решил ткнуть палкой в относительно мирно настроенного льва. И то, чего они опасались, произошло. Джонни сказал:

— Колин, если ты действительно желаешь услышать мое мнение, я выскажу его, но прежде всего вот моя принципиальная позиция: меня не интересуют побочные продукты догнивающей системы, а твой роман — не что иное, как такой продукт. Это субъективная, сугубо личная книга, в которой не сделано даже попытки выстроить события в политической перспективе. Все подобные произведения, так называемая литература — мусор капитализма, и все писатели вроде тебя — буржуазные лакеи.

— Ох, да заткнись же, — не выдержала Фрэнсис. — Хоть раз мог бы вести себя как человек.

— Да? В этой фразе вся ты, Фрэнсис: «Как человек». А для чего, по-твоему, мы с товарищами трудимся, как не ради блага всего человечества?

— Отец, — сказал Колин, который уже был бледен и растроен. — Я просто хочу знать, что ты думаешь о моей книге, только без всей этой пропаганды.

Отец и сын склонились друг к другу через стол. Колин выглядел как человек, которому угрожают физической расправой, а его отец — торжествующим и правым. Узнал ли он себя в книге? Скорее всего, нет.

— Я же сказал. Я читал книгу. И я как раз объяснял тебе, что о ней думаю. Если есть одна группа людей, которых я презираю, так это либералы. А ты — либерал, все вы либералы. Наемные писаки, порожденные тухлой капиталистической системой.

Колин встал и вышел из кухни. Слышно было, как он, спотыкаясь, бросился вверх по ступеням. Юлия заявила:

— А теперь уходи, Джонни. Немедленно.

Джонни сел, задумавшись. Неужели ему в голову пришла мысль, что, возможно, нужно было вести себя как-то иначе? Он быстро побросал в рот то, что оставалось на тарелке, выпил залпом вино и сказал:

— Отлично, Мутти. Ты выгоняешь меня из моего собственного дома.

Он поднялся, и через секунду хлопнула входная дверь.

Софи была в слезах. Она выскочила, чтобы найти Колика, со словами:

— О, это было ужасно.

Джил произнесла посреди всеобщего молчания:

— Но он такой необыкновенный человек, он такой замечательный… — Она огляделась, не увидела ничего, кроме подавленности и негодования, и сказала: — Я, пожалуй, пойду. — Никто ее не останавливал. Джил добавила: — Большое спасибо за то, что пригласили меня.

Фрэнсис изобразила попытку нарезать торт, но Юлия уже вставала, Вильгельм помогал ей.

— Мне так стыдно, — говорила она. — Мне так стыдно. — И, плача, она в сопровождении Вильгельма ушла к себе.

За столом остались только Эндрю и мать. Фрэнсис внезапно стала стучать по столу кулаками, лицо искажено, слезы ручьями.

— Я убью его, — сказала она. — Когда-нибудь я убью его. Как он мог? Я не понимаю, как он мог?

Эндрю начал было:

— Мама, послушай…

Но Фрэнсис продолжала, она буквально рвала у себя на голове волосы:

— Нет, я убью его. Нельзя же так обижать родного ребенка. Колин был бы рад одному доброму слову.

— Мама, послушай меня. Остановись, дай мне сказать.

Фрэнсис уронила руки на стол и сделала над собой усилие, чтобы замолчать.

— Ты знаешь, чего ты никогда не понимала? Не знаю почему, но ты этого не понимала. Джонни глуп. Он непроходимо глуп. Разве это не очевидно?

Фрэнсис повторила:

— Он глупый. — В ее голове что-то сдвигалось, перестраивалось. Ну да, конечно, Джонни глупый человек. Но она никогда не признавала этого. Это все из-за их великой мечты. Фрэнсис за годы совместной жизни пропиталась этими их идеалами, всем этим дерьмом, вот почему ей было трудно сказать даже себе самой, что Джонни просто глуп.

Она сопротивлялась:

— Нет, это не глупость, а бессердечие. Это было так жестоко…

— Но, мама, конечно, они жестоки. Разве они могли бы проповедовать все это, не будучи жестокими?

И потом, сама от себя этого не ожидая, Фрэнсис положила голову на руки, прямо посреди грязных тарелок на столе, и зарыдала. Эндрю терпеливо ждал, но каждый раз, когда он думал, что мать успокаивается, появлялись новые ручейки слез. Он тоже был бледен, потрясен. Никогда еще Эндрю не видел, чтобы его мать плакала, никогда не слышал, чтобы она так резко критиковала отца. Он понимал, что ее сдержанность в отношении Джонни была вызвана желанием защитить их с Колином от худшего, но понятия не имел, какой океан злых слез оставался невыплаканным. С ее стороны было очень правильно, думал теперь Эндрю, не плакать и не бушевать перед ним и Колином. Ему было тошно. В конце концов, Джонни — его отец… и Эндрю прекрасно понимал, что во многих отношениях он и сам был похож на отца. Хотя Джонни никогда не обретет ни зерна того умения разбираться в себе, которым обладал его сын. Эндрю же был обречен жить с критическим взглядом, неизменно направленным на себя — добродушный, даже шутливый, но тем не менее суд.

— Мама, не трогай тут ничего. Мы уберем все утром. И ложись спать. Все это бессмысленно. Он всегда будет таким.

И Эндрю ушел из кухни. Он постучал в комнаты бабушки, дверь открыл Вильгельм и громко сказал:

— Юлия приняла валиум. Она очень расстроена.

Эндрю постоял у двери Колина, колеблясь. Услышал пение Софи — она пела Колину.

Потом он заглянул к Сильвии. Она заснула на своей кровати, не успев раздеться, а ее спутник лежал на полу, с одной лишь подушкой. Должно быть, спать так очень неудобно, но молодому врачу явно было не до таких мелочей.

Эндрю пошел в свою комнату и свернул себя косяк — в минуты душевных потрясений он прибегал к травке и слушал традиционный джаз, обычно блюзы. Классическая музыка тоже помогала. Или он читал наизусть все стихи подряд, которые знал (а знал он их великое множество), чтобы убедиться, что все выученное находится в его памяти в целости и сохранности. Или же он читал Монтеня, но это Эндрю держал в тайне, считая, что Монтень годится только для стариков, никак не для молодежи.

Вильгельм оставил Юлию в большом кресле, укутанную пледом. Она настаивала, что спать не хочет. Но все же задремала, потом проснулась: расстройство пересилило валиум. Она раздраженно стряхнула с себя плед, прислушалась к собаке, которая тявкала где-то этажом ниже. Услышала Юлия и пение Софи, но подумала, что это играет радио. Она вышла на лестницу. Из-под двери Эндрю пробивался свет. Юлия сомневалась, допустимо ли будет постучать к нему в столь поздний час, но потом спустилась на еще один пролет и оказалась перед комнатой Сильвии. Полоска света говорила, что Фрэнсис, по соседству, еще не спит. Старая женщина чувствовала, что нужно бы пойти к Фрэнсис, сказать ей что-то, найти правильные слова… какие слова? посидеть с ней, сделать что-нибудь…