Великие мечты - читать онлайн книгу. Автор: Дорис Лессинг cтр.№ 2

Три комнаты над головой Фрэнсис, над тем местом, где она сейчас стояла, и под жилищем Юлии занимали их с Джонни Ленноксом сыновья: Эндрю, старший, и Колин, младший.

У самой Фрэнсис тоже было три комнаты: спальня, кабинет и еще одна, где вечно кто-нибудь ночевал, и она слышала, как Роуз Тримбл однажды спросила: «И зачем ей нужны целых три комнаты? Она просто эгоистка».

Никто не говорил: «Зачем Юлии целых четыре комнаты?» Весь дом принадлежал ей. В этом древнем перенаселенном доме, где люди приходили и уходили, спали на полу, приводили друзей, чьих имен Фрэнсис зачастую не знала, на самом верху существовала чужеродная зона. Там царил порядок, там сам воздух, казалось, был окрашен в нежно-лиловый цвет и благоухал фиалками, там в шкафах хранились полувековой давности шляпы с вуалями, и стразами, и цветами и костюмы такого покроя и из такого материала, каких сейчас нигде уже не найдешь. Юлия Леннокс спускалась по лестнице, ходила по улице с прямой спиной, в перчатках (их у нее были десятки пар), в безупречных туфлях, шляпах, пальто сиреневых, серых, лиловых тонов, окруженная аурой цветочных эссенций. «Откуда она берет эти наряды?» — недоумевала Роуз; ну просто не укладывалось в ее голове, что одежду можно хранить годами, а не выбрасывать через неделю после того, как она была куплена.

Под владениями Фрэнсис находилась гостиная, которая шла от фасада до задней стены дома, и там, обычно на безразмерном диване, проходили жаркие доверительные беседы подростков, пара на пару, или, если приоткрыть дверь с осторожностью, на диване можно было увидеть сразу до полудюжины подростков, скучившихся, как новорожденные щенята в одной корзине.

Гостиная не использовалась в полной мере, по большей части она пустовала. Центром жизни всего дома была кухня. Только во время различных празднований гостиная оправдывала свой размер. Но праздники устраивались редко, потому что юные обитатели дома предпочитали ходить на дискотеки и концерты поп-музыки. Хотя, надо заметить, они с трудом отрывали себя от кухни и особенно от большого кухонного стола, которым, сложенным наполовину, в свое время пользовалась Юлия — еще когда устраивала приемы, как она выражалась.

Теперь стол стоял всегда раскрытый полностью, окруженный шестнадцатью, а то и двадцатью стульями и табуретками.

Квартира в цокольном этаже была просторной, и частенько бывало, что Фрэнсис понятия не имела, кто на этот раз разбил там лагерь. Спальные мешки и одеяла усеивали пол, напоминая берег после шторма. Фрэнсис чувствовала себя настоящей шпионкой, когда спускалась туда. Помимо требования, чтобы помещения содержались в порядке и чистоте (иногда с «детворой» случались приступы хозяйственности; впрочем, проходили они практически бесследно), Фрэнсис не считала себя вправе вмешиваться в жизнь нижней квартиры. Юлию подобные соображения, очевидно, не сдерживали, и она спускалась по узкой лесенке, останавливалась, обозревая сцену: спящих до середины дня подростков, грязные чашки на полу, горы пластинок, радиоприемники, сваленную в кучи одежду, — разворачивалась медленно и с суровым видом, несмотря на вуальки и перчатки, и приколотую к запястью розу, и, поняв по чьей-то напрягшейся спине или нервно вскинувшейся голове, что ее присутствие было замечено, она так же медленно поднималась по ступеням, оставляя за собой в затхлом воздухе аромат цветов и дорогой пудры.

Фрэнсис высунулась из окна, чтобы посмотреть: не льется ли на крыльцо свет из окон кухни. Да, свет горит, и значит, они уже там, ждут ужин. Кто именно у них в гостях сегодня? Скоро она узнает. В этот момент из-за угла появился маленький «фольксваген жук», аккуратно остановился перед домом, и из машины вышел Джонни. И сразу же три дня глупых мечтаний растаяли. Она подумала: «Я сошла с ума, я вела себя как идиотка. С чего я взяла, будто что-то изменится?» Даже если фильм не выдумка, для нее и детей денег все равно не нашлось бы, как обычно… но ведь он же сказал, что подписан контракт?

Пока Фрэнсис, с трудом передвигая ноги, направлялась к кухне, по пути остановившись у стола, где лежали два судьбоносных письма, пока она добралась до двери, по-прежнему не торопясь, и начала спускаться по лестнице, последние три дня стерлись из ее души, как будто их никогда и не было. Она не будет играть в спектакле и не будет наслаждаться интимной обстановкой театральных репетиций с Тони Уайльдом, а завтра, Фрэнсис почти не сомневалась в этом, она напишет в «Дефендер», что принимает их предложение.

Медленно, собираясь с мыслями, она спустилась на первый этаж и потом, с улыбкой, остановилась у открытой двери кухни. Спиной к окну и опираясь обеими руками о подоконник, там стоял Джонни, воплощенная бравада и — хотя сам он об этом не подозревал — виноватость. Вокруг стола расселись подростки, и Эндрю с Колином среди них. Все смотрели на Джонни, который о чем-то разглагольствовал, причем все — с восхищением, кроме его сыновей. Те, правда, улыбались, как остальные, но в их улыбках сквозило беспокойство. Они, как и их мать, знали, что деньги, обещанные на сегодня, исчезли в стране грез. (И зачем только она вообще им рассказала? Разве не знала, чем это кончится?) Сколько раз уже так бывало. А еще все трое понимали, что Джонни специально появился во время ужина, когда в кухне полно людей, чтобы его не встретили яростью, слезами, упреками — но это все было в прошлом, в давнем прошлом.

Джонни протянул к Фрэнсис руки ладонями кверху, с улыбкой мученика, и сказал:

— Фильм накрылся… ЦРУ… — Наткнувшись на ее взгляд, он замолчал и нервно посмотрел на обоих сыновей.

— Не утруждай себя объяснениями, — ответила Фрэнсис. — Ничего другого я не ожидала.

И мальчики обратили взгляды на мать; их тревога за нее заставила Фрэнсис еще сильнее укорять себя.

Она встала у плиты, где своего момента истины дожидались различные блюда. Джонни, словно ее спина даровала ему прощение, завел речь о ЦРУ, чьи махинации на этот раз привели к тому, что съемки фильма о Фиделе Кастро сорвались.

Колин, которому нужен был хоть какой-то факт, перебил отца:

— Но, папа, я думал, что контракт…

Джонни быстро остановил его:

— Слишком много бюрократических тонкостей. Ты не поймешь… если ЦРУ чего-то хочет, оно этого добивается.

Быстрый взгляд через плечо выхватил лицо Колина — узел из гнева, озадаченности, неприязни. Эндрю, как всегда, выглядел беззаботным, даже довольным, хотя Фрэнсис знала, как далек он был от того, что изображало его лицо. Эта сцена с теми или иными вариациями повторялась на протяжении всего их детства.

В тот год, когда началась война, а именно в 1939-м, двое молодых людей, полные надежд и ничего в жизни не понимающие, влюбились, как и миллионы их сверстников в воюющих странах, и раскрыли объятья, чтобы утешить друг друга в этом жестоком мире. Но в мире тогда царило и возбуждение, и самым опасным симптомом этого была именно война. Джонни Леннокс привел Фрэнсис в Молодежную коммунистическую лигу как раз в то время, когда сам собирался покинуть ее, чтобы стать взрослым, если еще не солдатом. Он был кем-то вроде звезды, товарищ Джонни, и хотел, чтобы она знала об этом. Фрэнсис сидела в заднем ряду переполненного зала и слушала его разъяснения о том, что это была империалистическая война и что прогрессивные и демократические силы обязаны игнорировать ее. Вскоре, однако, Джонни выступал в тех же залах, перед теми же слушателями, но уже в военной форме, опять призывая их внести свой вклад в общее дело, но теперь это была война против фашизма, потому что таковой ее сделало нападение Германии на Советский Союз. Среди слушателей были и его сторонники, и противники, раздавались одобрительные возгласы и громкий издевательский смех. Джонни высмеивали за то, что он спокойно стоит и объясняет новую линию Партии, как будто не говорил совсем недавно абсолютно противоположное. А на Фрэнсис произвела впечатление его невозмутимость; принимая — и даже провоцируя — враждебность своей позой: протянутые вперед руки ладонями вверх, — он мужественно страдал, поскольку такое, понимаете ли, трудное было время. На нем была форма Королевских военно-воздушных сил. Джонни хотел быть пилотом, но подвело зрение, и его направили на административную работу. Ему присвоили звание капрала, потому что офицером он быть не желал по идеологическим причинам.