Я убью тебя, менеджер! - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Зубарев cтр.№ 3

– Ну а я что говорю – офонарели, обезьяны, реально.

Черножопая обезьяна – это про меня. Наверное, с этого следовало бы начать, но я вообще-то никогда с этого не начинаю. Питаю иллюзии о мультикультурности человеческой цивилизации.

А если этих иллюзий не питать, то сразу все становится на свои места – я, Иван Леопольдович Зарубин, действительно был рожден в городе Зеленогорске белой женщиной Татьяной Зарубиной, которая имела счастье слишком близко познакомиться с одним из чернокожих обитателей интерлагеря «Морской прибой» – популярного среди тамошней молодежи центра мировой цивилизации.

В бытность советской власти обычный пансионат на побережье Финского залива дважды в год, зимой и летом, становился местом отдыха нескольких сотен студентов, преимущественно из развивающихся стран. Посмотреть, как отплясывают на местных дискотеках парни всей земли, регулярно приходили местные девицы – они приезжали не только из соседнего Зеленогорска, но даже из Выборга, хотя в Выборге хватало своей, финской экзотики.

Моя мать приходила в интерлагерь пешком, потому что жила в Комарово – в пяти минутах неспешной прогулки от пансионата. Насколько я понял, в ходе одной из таких прогулок теплым июльским вечером я и был зачат.

Увы, папа смылся в свою Африку сразу после объявления результата знакомства, зато я стал самой известной достопримечательностью местного детсада, а затем и средней школы.

Впрочем, сейчас все эти воспоминания были совершенно неактуальны – меня собирались бить в культурной столице Европы, на глазах у политкорректной, но равнодушной общественности, причем из сугубо расистских соображений. Меньше всего мне хотелось бы огорчать городского прокурора очередным прибавлением в копилке ксенофобской статистики, да еще в собственном лице. Еще мне было очень жаль лица – пусть и черного, зато родного.

Поэтому я вежливо улыбнулся обоим гамадрилам и громко сказал:

– Юэсэй энд раша – гуд френдс! Америка тоже любить русский народ! Я читать Пушкин! Большой спасибо!

Налившиеся было злобой глаза напротив немедленно наполнились слезами умиления.

– Кислый, глянь, то ж не чурбан. Это ж америкос натуральный, ептыть.

– Заметь, уважают Рассею! Пушкина знает, сука.

– А то! Куда им теперь без нас. Нефть дорожает, муслимы наглеют…

Оба гамадрила отвернули от меня бритые хари и принялись бухтеть на геополитические темы. Я дождался своей остановки, вышел из вагона и немного подождал. После объявления о закрывании дверей я хлопнул в ладоши для привлечения внимания и сказал:

– Ну и мудаки же вы оба.

Двери закрылись, поезд уехал. Лица мудаков мне понравились, но ощущение некой незавершенности осталось, и до самой редакции я шел, размышляя лишь об одном – как мне следует вести себя в таких ситуациях, чтобы не испытывать горечь унижения снова и снова. Но ничего более умного, чем телескопическая дубинка в рукаве, в голову мне не пришло.

Впрочем, в редакции все эти глупости немедленно забылись. В моем кабинете сидела Марта, и это было еще ничего, а вот напротив нее сидел сенатор Садаев, и виду него был очень внушительный – килограммов сто двадцать живого веса, приправленного золотыми цепями вперемешку с бриллиантами. Надо сказать, что на официальных фотографиях он больше походил на человека.

– Здравствуй, Марта, – произнес я решительно, с вызовом посмотрев на Садаева.

– Иван, – ответила Марта, зевая, – к тебе вот человек пришел, почти час уже дожидается. А ты, обезьяна нечесаная, опять где-то шатаешься.

Садаев вытаращился на меня с откровенным изумлением. Потом он смутился, привстал со стула, зачем-то поднял портфель, стоявший рядом, потом снова сел, а портфель поставил себе на колени. На меня он уже не смотрел, он смотрел на портфель и ему же сказал:

– Странно все это. А на фотографии в газете под вашей фамилией совсем другой человек изображен.

Я пробрался между Мартой и гостем к своему столу, включил компьютер, посмотрел с минуту на экран и лишь после этого буркнул в пространство:

– Это трехлетней давности фото.

Сенатор недоверчиво кашлянул, но говорить ничего не стал.

Объяснить коллизию взялась Марта:

– Ивану для оформления полосы досталась фотка предыдущего корреспондента. Ванькину фотку начальство не утвердило. Сказало, что негра читатель не поймет и отвернется от нас. А Ване по фиг, главное, чтобы гонорары не задерживали. Верно, Ваня?

– Верно, – подытожил я дурацкий разговор. – Давайте уже ближе к делу, Александр Васильевич.

Александр Васильевич недоверчиво покачал головой, а потом неожиданно захохотал, постукивая громадными ладонями по своему портфелю:

– Ну цирк. Шапито. Ну вы тут зажигаете, ребята.

Я поднял голову и, акцентированно вздохнув, строго посмотрел на сенатора.

– Все-все, – поднял он руки, по-прежнему улыбаясь. – Скажите, Иван, вы уже, наверное, текст написали?

– Да, написал, – ответил я с нажимом.

– А позвольте полюбопытствовать, не Алексей Егоров ли послужил источником информации для вашей статьи?

Источником информации послужил действительно Алексей Егоров, и я насторожился.

– Мне бы не хотелось вас разочаровывать, – радостно произнес Садаев, – но Алексей Егоров – это мой сосед по земельному участку. У нас с ним тяжба судебная, уже лет пять как длится. Так что если вы там, в своем смелом разоблачительном материале пишете про то, как в Карелии нехорошие люди захватывают в личную собственность территории в водоохранной заповедной зоне, то это мимо. Меня уже пять раз проверяли, и вот документы, что все законно. Зато Егоров как раз нахватал себе береговой зоны безмерно. Но местная прокуратура помалкивает, потому что прокурорам страшно или даже потому, что они получили деньги за молчание.

Я взял у сенатора папку с документами и минут десять всерьез листал материалы разнообразных служебных проверок и межведомственных комиссий. Все было настоящее, и это означало, что я едва не влетел на стопроцентно проигрышный судебный иск.

Как только я это понял, дверь кабинета отворилась и нам явилась голова Вовы, ответственного секретаря «Петербургского интеллигента».

– Ваня, – сообщила мне голова Вовы, – надеюсь, ты свою полосу уже заслал? Ты один всю первую тетрадку держишь.

– Свою полосу я, к счастью, еще не заслал, – честно ответил я Вове. – Давай к вечеру, а? Клянусь, в семмнадцать ноль-нуль усе будет в порядке.

Если Вова, по своему обыкновению, сейчас подожмет губки и понесет редактору печальную весть о том, что Зарубин опять опаздывает с полосой, квартальной премии мне точно не видать.

Вова поджал губки, убрал в коридор свою лысую башку, а на прощание еще и с размаху шваркнул дверью.

– Вломит, – заявила Марта. – Как пить дать вломит. Он вчера Жанку Софье вломил за то, что она с фотографиями всего на пять часов опоздала.