Двум смертям не бывать - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Шнейдер cтр.№ 5

— Давно уж тихо. В городе. За стенами, бывает, пошаливают, но тоже нечасто. Отец всех вот так, — Дагобер поднял сжатый кулак, — держит. Присмирели.

Рамону не слишком верилось в разом присмиревших язычников. Когда он уезжал из Агена, люди старались не появляться на улицах после наступления сумерек. Но не спорить же. Вот приплывет, все своими глазами и увидит.

— Как там герцог?

— Жив-здоров нашими молитвами. Тебе каждую седмицу здравицу заказывает.

— Серьезно?

— Нет, вру, — фыркнул Дагобер. — И не притворяйся, будто не понимаешь, чем он тебе обязан.

Рамон пожал плечами:

— Можно подумать, у меня был выбор.

Он умолк: вспоминать не хотелось. Впрочем, когда это память считалась с чьими-то желаниями?

* * *

Город стоял в устье реки. На северном берегу — крепость, на южном — высокая башня. Еще одна башня высилась на маленьком островке посреди медленно текущей к морю мутной воды.

Город осаждали уже два года. Оставить его позади и двигаться дальше было бы сущим самоубийством — ведь Аген закрывал единственный путь из моря в глубь континента. Реку перегораживали толстые цепи, натянутые между башнями. Как оставить за спиной хорошо вооруженную крепость, которая не пропустит ни одного корабля?

По дороге сюда Рамон думал, что война — это битвы, каждодневные подвиги и слава, как же без нее. Но оказалось, что война — это неистребимая скука.

Дел у оруженосца герцога было достаточно: оружие, доспех, конь. Но эти будничные заботы занимали лишь время, не мысли. Полгода, пока шли непрерывные бои за западную башню, Авгульф не вмешивался в сражение, предпочитая, как и полагается полководцу, руководить издалека. Наконец башня пала, герцог собрался штурмовать остров с кораблей. Рамон обрадовался было, но и в этот раз сражение обошлось без него и господина. Ведь трудно назвать боем ожидание на корабельной палубе.

Он думал, что после падения башни войско двинется в глубь страны — не тут-то было. Герцог не хотел возвращать с таким трудом отвоеванный проход по реке язычникам. Мало-помалу его армия занимала северный берег, но снова и снова оруженосцу оставалось лишь наблюдать за боем издалека. Ничего не изменилось, и когда войска герцога переправились через реку, полностью отрезав Аген от остального мира.

Если бы не брат, Рамон бы свихнулся от скуки. Авдерик заглядывал по вечерам на часок, вытаскивал оруженосца (с разрешения господина, конечно) в свой шатер, рассказывал об очередном бое, который Рамон видел только издали, а то и вовсе не видел. Рыцари, правда, тоже не сами карабкались по штурмовым лестницам, на то есть пехота из простолюдинов. Всадники отбивали атаки войск, приходивших на помощь осажденным, охраняя лагерь. Но оруженосец герцога был лишен и этих сражений.

Странно, но именно здесь, в чужой стране братья стали ближе, чем за все предыдущие годы. Наверное, дело было в том, что они впервые оказались вместе. Авдерика, как это водилось во всех хороших семьях, в семь лет отдали на воспитание в более знатный род. С тех пор он возвращался ненадолго, и даже женитьба не смогла привязать юношу к родным стенам. Трудно испытывать какие-то чувства к девице, которую впервые увидел за две недели до свадьбы. Авдерик смеялся, говоря, что для забав есть доступные женщины, а супружеский долг следует исполнять редко, но метко. И в самом деле: как ни заедет домой, так через девять месяцев сын. Правда, как только речь заходила о детях, он мрачнел и враз менял тему. Рамон как-то спросил почему, на что брат резко ответил, мол, своих парней заведешь — поймешь, а не поймешь — тебе же лучше.

С Авдериком скучать не приходилось. С ним можно было посреди ночи отправиться ловить рыбу. Ничего, конечно, не поймать, но зато до одури накупаться в чуть парящей воде. Потом сидеть рядом у костра, напевая услышанную где-то песню, а то и вовсе отправиться к кострам наемников слушать их байки. С братом не приходилось постоянно следить за манерами и речью, как того требовала матушка. С ним не нужно было изображать скромность и услужливость, как полагалось делать оруженосцу рядом с господином. Рядом с Авдериком можно было просто жить, не оглядываясь ни на что.

В тот вечер Рамон в очередной раз вернулся поздно. Полстакана вина не хватило для того, чтобы опьянеть, но в сон непривычного к выпивке парня клонило изрядно. Вопреки обычному, он завалился в постель одетым: возиться в темноте с завязками и шнурками было слишком муторно, а зажигать огонь и будить герцога Рамону не хотелось.

Казалось, он сомкнул веки лишь на миг, когда вокруг разверзся ад. Крики, звук рогов, лязг железа о железо, Рамон вскочил, спросонья налетел на господина, опомнился, схватился за доспех. Успел подать герцогу гамбезон [8] и кольчугу, помог надеть шлем. На то, чтобы самому влезть в броню, времени не осталось. Оруженосец подхватил меч и вылетел из шатра вслед за господином.

В кромешной тьме были видны лишь мечущиеся силуэты: пешие, конные, где свои, где язычники — не разобрать. Герцог выкрикивал какие-то приказы, вокруг появились воины — большинство лиц казались смутно знакомыми. Потом на них откуда-то вылетели всадники.

Позже, как ни старался Рамон, он так и не мог вспомнить, что делал в ту ночь. Помнил только крики и обжигающее железо чужого клинка, помнил, как воинов вокруг становилось все меньше, как упал господин. Помнил сжимающий нутро страх и желание исчезнуть — куда угодно, только подальше отсюда. Но бежать казалось немыслимым: удрать, бросив господина? Рамон не знал, жив тот или нет, но невозможно, никак невозможно было оставить врагам даже мертвое тело. Бежать нельзя, спрятаться некуда, и оставался лишь щит да тяжелеющий с каждым ударом меч. Потом оруженосец понял, что вокруг уже никого из своих и, похоже, он станет первым мужчиной в их роду за последние пять поколений, который погиб, не дожив до двадцати одного.

А потом все кончилось. Налетевшая откуда-то с другого края лагеря волна конных воинов смела язычников, погнала их назад, оставив растерянного мальчишку среди тел.

Той ночью пять сотен язычников попытались прорваться в осажденный город. Они успели разнести частокол, пронеслись по спящему лагерю, убивая всех на пути. И сложили головы — все до единого.

Днем, когда Рамон, все еще оглушенный, сидел у постели бесчувственного господина, в шатер зашел Бертовин и попросил челядь отпустить оруженосца герцога. Рамон откинул полог, сморщился против солнца, оглядывая лагерь. Вокруг не осталось и следа ночного побоища — за полдня тела стаскали в ров, не забыв обобрать мертвых. Оружие и доспех стоят дорого, не зарывать же в землю.

— Что случилось? — спросил Рамон.

— Пойдем. — Бертовин вгляделся в лицо парня. — Как ты?

Рамон пожал плечами. Он не знал «как». Болел раненый бок: лекарь сказал, что в рубашке родился, еще бы чуть-чуть — и кишки наружу, а так — заживет. Саднил здоровенный синяк на плече, ныла сломанная рука, затянутая в лубок. Но хуже всего было затопившее душу вязкое безразличие. Как будто все чувства остались в прошлой ночи, наполненной смертью.