Брошенные машины - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Нун cтр.№ 26

— Пусть нам будет хорошо.

Затёртая фраза. Пустые слова. Но произнесённые слишком тихо. Едва различимым шёпотом. Но удержать настроение не получилось.

— Если ты нас бросаешь, — сказала Хендерсон, — тогда дай мне ключ.

Не раздумывая, я наклонилась и расшнуровала свой левый ботинок. Там я храню ключ. В носке. В сером шерстяном носке. Ключ завалился под ногу. Я стянула носок, и ключ выпал на землю. Маленький серебряный ключик. На самом деле Хендерсон он и не нужен. Она открыла бы чемоданчик и без ключа, я всегда это знала.

— Вот.

Хендерсон положила чемоданчик себе на колени и вставила ключик в замок.

— Что ты делаешь?

— Ничего.

Она открыла чемоданчик.

— Хендерсон…

Осколки стекла, завёрнутые в бархат. Всего шесть штук. История, зеркало. Всё, что нам удалось найти — или украсть — на сегодняшний день. Хендерсон убедилась, что механик не смотрит в нашу сторону, и достала один из осколков.

— Посмотреть хочешь, Марлин? В последний раз?

Хендерсон развернула первый слой бархата.

— Не надо, — сказала я. — Это опасно.

— Но другие-то смотрят.

— Я знаю.

— И я тоже хочу посмотреть.

— Просто посмотреть?

— Я же не идиотка. Просто посмотреть.

Я отвернулась. Мы с Хендерсон сидели рядом, на низкой кирпичной стене вокруг лужайки у гаража, и я отвернулась. А она развернула последний слой.

Я услышала голос.

Бледное фиолетовое свечение подкрасило воздух лиловой дымкой, и в этой дымке звучал мужской голос. Он пел песню. И я поняла, что это был за осколок: первый осколок, который мы разыскали вместе, той ночью, в городском саду, когда Хендерсон с Павлином помогли мне выкопать его из земли. Осколок зеркала, заключавший в себе голос. Неизвестную песню. И я поняла, что Хендерсон смотрится в зеркало. Я слышала, как она дышит — надрывно и тяжело. А потом у неё перехватило дыхание, и она вдруг расплакалась.

Я слышала, как она плачет.

Я ждала, отвернувшись в сторону. Ждала, пока Хендерсон не завернёт осколок обратно: вместе с песней, вместе с лиловым светом. Ждала, пока не услышала, как щёлкнул замок. Мне было грустно и одиноко. Мне давно уже не было так одиноко — со смерти Анджелы. Все уже сказано, все уже сделано.

Пора уходить.

Я поднялась на ноги. Говорить больше не о чем. Я пошла прочь, но Хендерсон окликнула меня, и я подумала, что сейчас она попросит меня остаться. Я действительно так подумала.

— Ты забыла ботинок.

Я вернулась, подняла с земли носок и ботинок. Но не стала их надевать, а так и пошла, держа их в руке. Чёрный ботинок и серый носок. Земля под босой ногой была очень холодной и жёсткой. Но я это сделала.

Я ушла.

* * *

Я пошла туда, где были люди. К торговым рядам. Я оставила все, почти все: свои вещи, смену одежды. Даже машину. Разбитое зеркало. И хорошее, и плохое — я оставила все. Взяла только сумку, где были деньги, всякая мелочёвка и книга.

Вот эта книга. И фотография.

Играла музыка, люди в толпе улыбались. В какой-то момент я подняла голову, и небо закружилось голубым вихрем и как будто спустилось ближе к земле. Все та же весёлая музыка без мелодии, все те же благостные улыбки на безмятежных лицах. И только одно лицо не улыбалось. Это был пожилой человек. Старик в высокой красной шляпе и красной же мантии. Он как-то вдруг оказался рядом и закричал диким голосом, исполненным опаляющей страсти:

— Покайся! Покайся перед лицом Господа, что пребывает в частотах.

— Что?

— Я говорю, покайся! Господь есть точка притяжения, но неисповедимы пути его; он продвигается по границе совокупного знания и несёт тебе то наказание, то прощение. Всё, что сломано, будет починено. А всё, что починено, будет сломано…

А потом он ушёл. Старик сердито нахмурился и пошёл дальше — изливать своё откровение на всех и каждого.

— Всё, что сломано, будет починено. А всё, что починено…

Я пошла сквозь толпу. Людей было много, и ко мне то и дело кто-нибудь прижимался, но теперь это было не страшно. Теперь это было нормально. Мне здесь нравилось, среди этих людей. Меня как будто уносило куда-то. Я уже потерялась, почти потерялась. Те же лица возникали в толпе вновь и вновь, и я уже видела в них частичку себя, отпечаток себя, словно я в них растворялась. Вариации, сдвиги, оттенки кожи, улыбка — все та же улыбка, многократно размноженная, на всех.

— Смотри, — сказала Тапело. — Я купила журнал.

Девочка пробилась ко мне сквозь толпу.

— Видишь? Это про шахматы.

— Да. Хорошо.

— И ещё я купила покушать, нам всем. — Она открыла пластиковый пакет. — Сандвичи. Фрукты.

— Хорошо.

— А что у тебя с ботинком?

Я тупо уставилась на ботинок у себя в руке.

— Его надо надеть.

— Ну так надень.

Я наклонилась, чтобы надеть ботинок.

— Я тут видела женщину, — сказала Тапело. — Прямо вылитая ты.

— Где? — Я выпрямилась.

— Её уже нет. А носок ты не хочешь надеть?

Носок лежал на земле, у меня под ногами. Я тупо уставилась на него.

— Марлин? Что с тобой?

— Ничего.

— Хочешь банан? Или яблоко?

Тапело достала из пакета большое зелёное яблоко и дала его мне.

— Тебе, наверное, нужно вернуться к машине, Тапело.

— Не могу. Я ещё жду своей очереди.

— Это что у тебя?

— Ты за какой цвет? — спросила Тапело.

— За какой цвет?

— Я — за белый. А ты за какой?

— Я не знаю. Я видела старика в красной шляпе. Кажется, я ему не понравилась.

— Значит, мы за одних и тех же. Осторожнее с рыцарем. Он где-то здесь.

— Хорошо, буду иметь в виду.

И тут к Тапело подошёл маленький мальчик в ярко-красном свитере. Он прикоснулся к руке Тапело и улыбнулся все той же улыбкой.

— Эй, — сказала Тапело. — Отойди от меня.

Мальчик опять улыбнулся.

— En passant.

— Да ладно тебе. Я же только начала.

— Даже веселье когда-нибудь кончится, — сказал мальчик.

Он сказал это мягко и ласково, и было видно, что это привычная для него фраза, а потом улыбка на детском лице стала холодной, недоброй, и толпа сомкнулась вокруг Тапело, и увлекла за собой, и я её потеряла. Теперь движение вокруг стало медленным, вязким, и чем дальше я углублялась в толпу, тем больше это движение замедлялось. Заиграла какая-то песенка: простенькая, незатейливая мелодия. Я напевала её тихонько, только для себя. Какой-то парень перехватил меня по дороге, и мы с ним стали танцевать, а потом эта песня звучала уже повсюду, и меня закружило в танце, и все вокруг тоже кружилось, толпа и синее небо, сливаясь друг с другом, и вокруг, и внутри, пока музыка не умолкла, и мой партнёр вдруг куда-то пропал, растворился в толпе, а я ещё танцевала, какое-то время, одна, а потом я уже не могла танцевать.