Но тут водитель совладал, наконец, с непривычной американской схемой переключения скоростей; «Патриот» взревел и рванулся вперед. Райделл начал поднимать голову.
– Не надо, – прошептала Шеветта.
– Так это что, приятели твои что ли?
– Да не знакома я с ними ни с кем. Лоуэлл, он называет их «сухопутные пираты».
– Какой еще Лоуэлл?
– Ты видел его в «Диссидентах».
– В баре?
– Это не бар. Тусовка.
– Бар не бар, а спиртное подают.
– Тусовка. Сидят там, треплются. Тусуются.
– Кто тусуется? Этот Лоуэлл, он часто туда ходит?
– Да.
– А ты?
– Нет! – с неожиданной злостью отрезала Шеветта.
– Ты хорошо знаешь Лоуэлла? Он ведь твой дружок, верно?
– Вот и видно, что ты коп, по всему разговору видно.
– Нет, – качнул головой Райделл, – не коп. А не веришь – спроси у них сама.
– Не дружок, а знакомый, – снизошла Шеветта. – У меня их много.
– С чем тебя и поздравляю.
– А у тебя есть в этой сумке пистолет или что еще в этом роде?
– Сухие носки. И белье.
– Не понимаю я тебя, – вздохнула Шеветта.
– А ты и не обязана.
Пару минут они шли молча.
– Так мы что, с тобой воздухом дышим или ты знаешь, куда идти? – не выдержал, наконец, Райделл. – На улице хорошо, но хотелось бы куда-нибудь в помещение.
– Мы хотим посмотреть на картинки, – сказала Шеветта.
Сквозь каждый сосок толстого мужика было продето по паре таких штук, вроде как висячие замки, только поменьше и блестящие, хромированные. Тяжелые, судя по тому, как они оттягивали кожу; Райделл посмотрел на них разок, зябко поежился и отвел глаза. Кроме жутковатых этих подвесок на мужике имелись мешковатые белые брюки с мотней, болтавшейся где-то в районе коленей, и синий бархатный жилет, обильно расшитый золотом. И татуировки. На большом, жирном, мягком, как подушка, теле не было ни вот такого лоскутка неразрисованной кожи.
У Райделлова дяди, у того, который служил в Африке да так оттуда и не вернулся, у него тоже были татуировки. Та, что на спине, так прямо роскошная – громадный извивающийся дракон с крыльями, когтями, рогами и добродушной, чуть придурковатой улыбкой. Это дяде в Корее сделали, на компьютере, в восемь аж цветов. Он рассказывал Райделлу, что компьютер построил сперва точную схему его спины и нарисовал, как все это будет в готовом виде. А потом оставалось только лечь на татуировочный стол, и робот сам, безо всяких там людей, наносил татуировку. Райделл представлял себе этого робота вроде пылесоса, только с гибкими хромированными лапами, и в каждой лапе по игле, а дядя объяснил, что все было совсем не так и робот тот просто серая такая коробка, а ощущение, когда под ним лежишь, такое, словно тебя пропускают через матричный принтер. И за один день такая сложная штука не делается, пришлось прийти в салон и на следующий день, и еще на следующий, и так восемь раз, на каждый цвет по разу, но уж дракон получился просто загляденье – здоровенный, весь закрученный и гораздо ярче, чем орлы, какие на американском гербе, и фирменная марка «Харлей-Дэвидсон», вытатуированные на дядиных предплечьях. Когда дядя выходил на задний двор, снимал рубаху и качал Райделловы гантели, Райделл обязательно выходил тоже – смотреть, как дракон вроде как извивается. Красиво, ничего не скажешь.
А у этого жиряги с грузилами на сиськах татуировки были везде – кроме ладоней и лысины, ну и лица тоже. Прямо словно не голое тело, а в таком костюме, и все картинки разные, все хитрые, безо всяких там орлов и мотоциклов, и все они переходят одна в другую, сплетаются воедино. Райделл смотрел-смотрел на жирного, а потом почувствовал, что голова кружится, и начал смотреть на стены, где тоже были сплошь татуировки, то есть рисунки для татуировок, образцы, из которых можно выбирать.
– Ты ведь была здесь раньше, – сказал мужик.
– Да, – кивнула Шеветта, – с Лоуэллом. Вы ведь помните Лоуэлла?
Мужик равнодушно пожал плечами.
– Мы с другом, – сказала Шеветта, – мы хотим что-нибудь выбрать…
– А вот друга твоего я что-то не припоминаю.
Жирный говорил спокойно, дружелюбно, но Райделл уловил в его голосе какое-то недоверие, вопрос. И еще он косился на Райделлову сумку.
– Все о'кей, – уверенно заявила Шеветта. – Он знает Лоуэлла. Он оттуда, с оклендского конца.
– Вот вы тут, мостовые, – начал жирный; было видно, что люди, живущие на мосту, вызывают у него искреннее уважение, – так как вы перенесли эту жуткую бурю? Надеюсь, она не слишком много у вас переломала? В прошлом месяце один клиент подкинул нам снимок, сделанный широкоугольником, хотел перенести к себе на спину. Весь ваш подвесной пролет и все, что там есть. Прекрасный снимок, только он не поместился на спину, а от предложения уменьшить клиент отказался. Вот у твоего друга, – он взглянул на Райделла, – спина пошире, ему бы в самый раз.
– И как, получилось?
Райделл уловил в голосе Шеветты инстинктивное желание растянуть разговор, поддержать интерес собеседника.
– Наш салон обеспечивает полный сервис, – значительно сообщил жирный. – Ллойд прогнал снимок через графический компьютер, повернул изображение на тридцать градусов, усилил перспективу, получилось нечто необыкновенное… Возвращаясь к началу, какими образцами ты интересуешься – для себя или для своего друга?
– Ну, вообще-то, – скромно потупилась Шеветта, – мы хотим подобрать что-нибудь для нас обоих. Ну, значит, вроде как бы парное, гармонирующее…
– Весьма романтично, – улыбнулся жирный.
Райделл с сомнением покосился на свою непредсказуемую спутницу.
– Сюда, пожалуйста. – При каждом шаге жирного в низко болтающейся мотне что-то негромко, но отчетливо позвякивало; Райделл болезненно сморщился. – Позвольте угостить вас чаем.
– А кофе? – оживился Райделл.
– Прошу меня извинить, – покачал головой жирный, – но Батч кончает в двенадцать, а я не умею пользоваться этой машиной. Но я могу угостить вас очень хорошим чаем.
– Да. – Шеветта предостерегающе ткнула Райделла острым, как карандаш, локтем. – Чай, пожалуйста.
Вся обстановка маленькой комнаты, куда проводил их жирный, состояла из двух стенных экранов и кожаного диванчика.
– Я сейчас, только заварю вам чай, – сказал он и удалился, притворив за собой дверь. Побрякивание стихло.
– Чего это ты там намолола про парные татуировки?
Райделл бегло осмотрел комнату. Чисто. Голые стены. Мягкое освещение.
– Теперь он отвяжется от нас, даст время повыбирать. Ну а парные – чтобы не удивлялся, чего мы так долго копаемся.