— Если космотека устарела, зачем вообще рассчитывать на Атешгу?
— Я сверялся с Актуарием, прогноз благоприятный.
Портулак откинулась на спинку плетеного кресла и посмотрела на меня разными, как у всех Горечавок, глазами:
— Так ты предлагаешь доплестись до Вигильности, забросить доктора, а потом махнуть к Атешге?
— Не совсем. Я предлагаю пропустить Вигильность.
На лбу у Портулак проступила глубокая морщина.
— Оставим его здесь?
— Пусть сам решает. Захочет — отвезу на сбор.
— Менинксу это не понравится.
— Ему вообще ничего не нравится, ты еще не заметила?
Тонкая фигурка двинулась по песку к купальной машине. Когда она приблизилась и по крошащимся ступеням поднялась к дороге, стало видно, что это бумажный арлекин, усеянный блестящими каплями. Двухмерная фигурка — на ветру она дрожала не хуже листа с предложениями мистера Небьюли — была гуманоидным аватаром доктора Менинкса. Одновременно с доктором в нашу сторону зашагал Небьюли, оставив сородичей в красном. Кентавр опередил аватара на добрых сто метров.
— Достопочтимый шаттерлинг, могу поинтересоваться, приняли ли вы решение?
— Боюсь, с вашим предложением мы не согласимся, — ответил я. — Оно, безусловно, разумное, только я должен быть реалистом. Думаю, что продам свою космотеку выгоднее.
— Если надеетесь на Атешгу, предупреждаю, репутация у него скверная.
Я потер глаза — в них попал песок.
— Кто такой Атешга?
— Шаттерлинг, я лишь предупредил. Решение за тобой. — Небьюли провел ладонями по груди. — Жаль, мы не договорились, но это не мешает нам расстаться друзьями. Мы очень рады, что вы посетили нашу планету. Надеемся, вы довольны.
— Конечно довольны, — кивнула Портулак. — Вы прекрасно нас приняли, мистер Небьюли. Я всей Линии расскажу о вашем гостеприимстве.
— Очень любезно с твоей стороны. — Небьюли повернулся к подошедшему аватару и поклонился человеческой частью тела. — Купание получилось недолгим, доктор. Надеюсь, все прошло хорошо?
— Нет, ничего хорошего в купании не было, — пропищал аватар, — поэтому я и прервал его, как только смог. В воде какие-то темные существа, которых мой сонар не идентифицировал. Температура и соленость мне также не по вкусу. — Бумажная фигурка повернулась в мою сторону. — Лихнис, меня заверили, что информация о моих потребностях передана кому следует.
Я заерзал. Естественно, я объяснил кентаврам, что нужно доктору, и не сомневался, что они очень старались ему угодить. Но доктору Менинксу не угодишь — все ему плохо, все мало.
— Извините, доктор, это я цифры перепутал, — пробормотал я. — Виноват, ошибся.
— Сам решу, кого винить, — огрызнулся аватар. — Я так ждал этого купания! Ладно, забуду как страшный сон. Скоро я покину эту унылую планетку и устремлюсь навстречу Вигильности. Надеюсь, там умеют принимать гостей.
— Мистер Небьюли сделал все, что мог, — заверил я.
— Да, видимо, — отозвался аватар, словно гостеприимный кентавр не стоял рядом.
Настал момент, которого я с тревогой ожидал после высказывания мистера Небьюли о моей космотеке. Тянуть я больше не мог, хотя в тот миг хотелось лишь залезть в воду и плыть навстречу мерцающему горизонту, где, в зависимости от установки, защитная оболочка либо отпугнет, либо отторгнет, либо ранит, либо просто уничтожит меня.
— Доктор Менинкс, — начал я, сделав большой глоток живительного воздуха, — нам нужно кое-что обсудить.
Глава 2
Назвать Лихниса лентяем было бы неверно, ведь именно от лени Абигейл так старалась очистить наши характеры. Зато уклоняться от истины он умел мастерски. Дела отодвигал не на завтра, а на килогоды, порой отсрочки растягивались на добрый цикл. «Зачем делать сегодня то, что можно отложить на четверть миллиона лет?» — примерно под таким девизом он жил.
Тридцать один цикл это сходило Лихнису с рук, но нынешняя история с доктором Менинксом обещала стать расплатой за долгое везение. Лихнис шутил о выговорах и отлучении, словно хотел заранее свыкнуться с наказанием. Последние несколько циклов Линия с трудом терпела его выходки. Поэтому Лихнису доктора и спихнули. От обузы следовало избавиться при первой же возможности, а не таскать на борту по всей галактике.
От системы кентавров до Неламбия рукой подать — по планетарному времени всего девяносто лет полета, — но войти в одну из форм латентности все же пришлось. Лихнис предпочитал стазис, я, к его вящему удивлению, — замораживание и оттаивание. Едва выбравшись из криофага, я запросила у «Серебряных крыльев» информацию с датчиков. Помимо шелеста остаточной энергии, означавшей, что столетие назад здесь пролетал корабль, следов присутствия человека не обнаружилось.
Ни Атешги, ни его кораблей.
Я проштудировала анализ датчиков, перебросилась на «Лентяя», потом на мостик, где уже ждали Лихнис и доктор Менинкс. Лихнис откинулся на спинку кресла, рядом с ним стоял аватар. Оба смотрели на огромный, как стена, светящийся дисплеер. Слов я не разобрала, но благодаря акустике помещения поняла, что разговор не из приятных: голоса звенели от раздражения, кто-то отчаянно оправдывался.
О чем речь, я знала без объяснений.
Большую часть дисплеера занимала горизонтальная проекция Млечного Пути, основанная на данных космотеки о его текущем состоянии. Спиральные рукава отображались белыми, желтыми, золотыми, блекло-оранжевыми и ярко-оранжевыми штрихами. Звезд слишком много, по отдельности не разглядишь, только скоплениями. Четко просматривались лишь ярчайшие — супергиганты на конечной стадии, перерождающиеся в сверхновые, или молодые неустойчивые звезды типа Т-Тельца, ослепительно-голубыми или ядовито-красными глазницами взирающие с пунктирных спиралей.
Диаметр основного диска, не считая внешнего витка Кольца Единорога, — девяносто тысяч световых лет. Обжитые планеты тянутся от ядра к спиральным рукавам, но наиболее заселена широкая дуга Зоны комфорта, где жизнь на планетах требует наименьшей адаптации. Если оставаться в Зоне комфорта, за двести килолет корабль облетит галактику и по дороге посетит сотни систем. Это и есть цикл, двухсоткилогодичный интервал между сборами Линии Горечавки.
Последний наш сбор состоялся на планете у самого ядра спирального рукава Лебедя. С тех пор мы движемся по часовой стрелке, то наружу, к Шпоре Ориона, проходя в тысяче световых лет от Старого Места, то снова вглубь, через рукава Стрельца, Щита — Южного Креста и Персея, потом возвращаемся с другой стороны рукава Щита — Южного Креста. На дисплеере наше продвижение обозначалось красной волнистой линией. Суперокеаническая планета кентавров в Щите — Южном Кресте, и пролетели мы всего ничего — крошечный, несоизмеримый с длиной спирали изгиб, — даже за пределы рукава не вышли. Красным пунктиром обозначалось расстояние, оставшееся до места сбора, — менее тысячи световых лет по направлению к рукаву Стрельца.