Руны судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Скирюк cтр.№ 54

— Как тебя зовут? — спросила она.

— А тебя?

— Я первая спросила.

— Я — Карел, — представился он, снял шляпу и раскланялся с комичной церемонностью.

— А живёшь ты где?

— В кукушкином гнезде! — ответил тот и вдруг прочёл четверостишие:

Зовусь я Карел-весельчак,

Мой дом в кукушкином гнезде

Меня нельзя найти никак,

А встретите — везде.

Он смолк, прищурился и испытующе уставился на девушку:

— Ведь это ты — Кукушка? Так?

Ялка тряхнула волосами, поджала губы и обиженно вскинула мордашку.

— Меня зовут Ялка, — объявила она. Человечек на мгновение задумался.

— Лис зовёт тебя Кукушкой, значит, ты — Кукушка, — заявил он.

— Послушай, ты, Карел с крыши, — сердито сказала она, — если кто-то так меня зовёт, это ещё не значит, что всякий...

— Лис не ошибается, — не допускающим возражений тоном перебил её человечек и обошёл Ялку кругом, бесцеремонно разглядывая со всех сторон. — А ты ничего, — одобрил он, и прежде чем она успела возмутиться, без перехода предложил ей: — Прогуляемся? Давай дружить. Я тебе лес покажу. Хочешь?

Всё это снова начало Ялку раздражать. Она конечно и сама хотела осмотреть окрестности, но в одиночку. Мало ли, что на уме у этого Карела. Сам-то он, конечно, невелик и на вид не опасен, но... А ну, как заведёт в чащобу, а там его дружки? С другой стороны он знал про травника и даже знал, как тот её зовёт. И потом, Лис же сам ей говорил, что бояться здесь нечего... Как бы то ни было, но Ялка твёрдо вознамерилась сказать «Нет» и уже раскрыла рот, и вдруг неожиданно для себя ответила:

— Хочу.

И покраснела.

* * *

Переулок Луны в старом Лиссе был местом тёмным и унылым. Упомянутое выше светило почти не заглядывало сюда ни ночью, ни тем паче — днём. Своему странному названию этот кривой и узкий закуток на юго-западной окраине города всецело был обязан длинному изогнутому дому очень странной планировки — при взгляде сверху, с птичьего полёта или же со шпиля ратуши, он здорово напоминал ущербный полумесяц.

Когда-то много лет тому назад один безумный архитектор смог уговорить тогдашний магистрат построить здесь торговый центр, отдав этаж внизу на откуп лавочниками и трактирщикам.

Уже тогда идея выглядела чистой воды авантюрой — строить на подъезде к городу торговые ряды, когда на рынке можно всё купить дешевле, не имело смысла; а позже, когда район захирел после воины, о ней и вовсе позабыли. Дом тем не менее достроили. Кирпичный, мрачный, с выбитыми окнами и с длинной галереей, пребывавшей в полумраке даже в солнечные дни, он стоял здесь Бог знает, сколько лет, совершенно никому не нужный, кроме квартирантов наверху да пары-тройки лавочников в галерее. А ещё на нижнем этаже была гостиница. Небогатая и пользующаяся определённой репутацией. Лавочники были упрямые и тоже небогатые, и эти качества заставляли их изо всех сил держаться за место, завоёванное под солнцем.

А точнее — «Под Луной».

Оная Луна — щербатая уродина из жести, издали похожая на ржавый таз, была закреплена над входом вместо вывески и всякий раз скрипела, если задувал норд-ост. Не помогало никакое масло, должно быть, ладил вывеску мастер исключительного таланта. В особо тёмные ночи постоялый двор, а нередко и сам проулок можно было отыскать только по этому скрипу. Квартал застроен был ужасно плотно, но двухэтажный полумесяц выделялся даже здесь. Проулок за его историю именовался всяко — и «Турецким» (полумесяц же!) и, разумеется, «Проулком полумесяца», и даже — «Месячным проулком», что давало повод местным острословам упражняться в остроумии. Но после давешней войны упоминать о турках было как-то нежелательно, остальное было либо длинно, либо пошло. В итоге «Проулок Луны» прижилось, закрепилось, да так и осталось.

В начале нынешнего лета магистрат затеял перебрать здесь мостовую. Впрочем, перебрать, пожалуй, слишком слабо сказано, скорее — заново перемостить. Рабочие взялись за дело рьяно (да и работа поначалу казалась несложной), но неожиданно наткнулись на старую канализацию и пробили в мостовой дыру. Ни одна повозка в переулок въехать не смогла, песок и щебень вовремя не подвезли, и в итоге посередине улицы образовался длинный и извилистый провал, куда до кучи ухнули четыре столба с фонарями, а дом дал осадку. Переулок Луны, и без того не слишком широкий, сузился ещё больше. С наступленьем холодов работы прекратили, и теперь переулок напоминал крепость после боя — такой же зверски разгромленный, безлюдный и пустой. Повсюду валялись груды камней, присыпанные снегом брёвна, брошенные и поломанные инструменты, и большие кучи вывороченной земли. Кое-где чьи-то заботливые руки перебросили через провал доску-другую, но помогало это мало. По вечерам здесь царила темень: единственный уцелевший фонарь у входа в харчевню ничего кроме ступенек и вывески не освещал. Сегодня как раз дул норд-ост, и узкое пространство переулка полнилось его тяжёлым стонущим дыханием и заунывным скрипом старой вывески.

Идеальное место для хорошей мышеловки.

— Погаси трубу, — потребовал Рутгер, заметив краем глаза тлеющий огонь. Огонёк с готовностью погас, но и только. Рутгер сосчитал до десяти, потом вздохнул и обернулся.

— Смитте, — с обманчивой мягкостью в голосе сказал он, — ты меня не понял: я сказал не «прикрой», а «погаси».

Стоявший за его спиной толстяк с трубкой смутился и забегал глазами.

— Я пальцем придержу, — хриплым басом заявил он. — Ничего ж не видно.

— Дым учует.

Обычно буян и любитель поспорить, на этот раз Смитте безропотно исполнил приказание, погасил огонь, умял подкуренный табак, чтоб тот не высыпался, и сунул трубку в карман. Рутгер при этом как бы ненароком проверил, как идёт из ножен лезвие ножа и снова замер недвижим. Два других его подельника — Вильгельм и Вольф по кличке Штихель не произнесли ни слова. Несмотря на молодость и ветер в голове они прекрасно знали, что с Рутгером шутки плохи. Сам же он не пил и не курил, считая, что хмель делает нетвёрдой руку, а табачный запах выдаёт сидящего в засаде. Что Смитте только что и продемонстрировал.

«Сосунки, — подумал Рутгер угрюмо. — Вымахали до небес, а толку — ни на грош. Ладно, хоть молчать ума хватает. Ну и ночка...»

— Однакова, я не пойму, — как будто бы услышав его мысли, нарушил молчание Штихель. — Стою я вот себе и думаю: к примеру взять, заказчик энтот. Сурьёзный человек, по всякому видать. На фига ему вдруг сдался энтот лекаришка? Добро бы кто сурьёзный был, а то ни бе, ни ме — так, травяное семя... И добро чего бы путное с им сделать, а то — не напугать, не грабить, не хабар трясти, просто — прихлопнуть, как муху, и всё. Чудные дела, — он вздохнул и продолжил: — Всяких мне людишек резать доводилось. Менял — доводилось. Торгашей — тоже доводилось. Жидов доводилось. А вот лекаров пока не доводилось.

— Плёвое дело, — поддакнул ему Вильгельм. — Денег не стоит, на одного бы больше вышло. Ждать только смерть как надоело.