Мой галантный враг - читать онлайн книгу. Автор: Рексанна Бекнел cтр.№ 84

— Нет. — Лиллиана твердо встретила его взгляд и подняла руку, чтобы не дать ему приблизиться.

Но Корбетт перехватил ее руку и переплел ее пальцы со своими, так что их ладони оказались тесно прижатыми друг к другу. Это был жест самой нежной близости, и Лиллиана почувствовала, как затопляет ее волна любви к нему. На какое-то мгновение она замерла: все, что она сейчас могла, — это только смотреть в его глубокие серые глаза.

— Если я не могу снять с тебя одежду, пока моя еще на мне, то ты должна поторопиться, Лилли. Я всего лишь человек, а ты меня искушаешь так, что этого человеку не вынести.

Лиллиана не стала медлить, хотя щеки ее горели, когда она сняла его нарядные штаны и те нательные, что были под ними. Однако, глядя на супруга, стоящего прямо и горделиво во всем великолепии своей наготы, она не испытывала ни малейшего стыда за свое поведение.

Потом, не отрывая от Корбетта широко открытых янтарных глаз, она начала освобождаться от собственных одежд. Ей не сразу удалось справиться с тугой шнуровкой на запястьях и на боках у талии, и по лицу Корбетта можно было понять, что он испытывает адские муки. Но когда наконец она отложила в сторону тяжелое платье, Лиллиана могла быть более чем удовлетворена тем, что увидела: Корбетт был на пределе. Она не стала отводить с лица волосы, когда снимала чулки, а потом и тонкую рубашку, но не потому, что собиралась распалить Корбетта еще больше; она лишь хотела воспользоваться хотя бы такой слабой защитой от его взгляда. Но оказалось, что именно это переполнило чашу терпения Корбетта.

— Иди сюда, Лилли, — позвал он ее низким голосом, полным муки.

Она двинулась было к нему — смиренно и послушно, как надлежит жене. Но тут же остановилась: она хотела, чтобы он нашел в ней много больше, чем простое послушание.

Потребовалось все ее самообладание, чтобы отважно поднять голову и откинуть за спину волосы. И только тогда, в победоносной открытости своей наготы она наконец шагнула к нему.

Корбетт пожирал ее глазами. Она дрожала от возбуждения; теперь ему была очевидна вся мера ее влечения к нему. Она приблизилась, но он стоял неподвижно, словно околдованный, пока ее руки не обвились вокруг его шеи, а сама она всем телом прильнула к нему. Все это совсем не подобало благовоспитанной леди, но Лиллиана чутьем угадывала, что именно так она могла сказать Корбетту о своей любви.

Через мгновение он уже заключил ее в стальные объятия с таким пылом, что она едва не лишилась чувств. Она собиралась соблазнять его, пользуясь его же уроками: целовать его так же, как раньше он целовал ее; касаться его так же, как касался ее он, и проделывать все это до тех пор, пока он не начнет ее умолять, чтобы она пришла к нему. Но она недооценила ни силу своих обольстительных приготовлений, ни сокрушительную мощь его желания.

Губы Корбетта огнем жгли ее кожу. Где они приникали к ней — на веках глаз и на щеках, к уголкам рта и к мочкам ушей, — там вспыхивало пламя. Потом его легкие поцелуи легли цепочкой по ее шее — и ниже, к набухшим и напряженным бутонам сосков.

Тогда Корбетт опустился на колено, и его рука обвилась вокруг ее бедер. Он начал целовать жемчужно-белые груди — сначала одну, потом другую. Поцелуи ложились кругами, все ближе и ближе к соскам, и наконец боль от неутоленного желания заставила Лиллиану всем телом податься вперед, к нему.

Она сжала руками голову Корбетта и, как всегда, подивилась, какие мягкие у него волосы, когда так твердо все остальное. Она наклонилась, чтобы поцеловать его в макушку, а потом, собрав все свои убывающие силы, требовательно направила его голову так, чтобы у его губ не осталось выбора.

Он вдохнул в себя этот тугой розовый бутон, и последние силы покинули Лиллиану. Она не устояла бы на ногах и рухнула бы на пол, если бы он не прижимал ее к себе так крепко. Но он не давал ей упасть, и она, обмякнув в его руках, застонала от острого наслаждения и в то же время — от невыносимого бремени желания, нарастающего у нее внутри и требующего освобождения.

Но Корбетт был безжалостен. Сначала он воздал должное одной груди Лиллианы, затем другой. А потом, когда она уже была уверена, что он должен сейчас же отнести ее в постель — или она просто умрет от тоски по нему, он направил свои поцелуи еще ниже.

Лиллиана стояла, опираясь на него и обнимая его массивные плечи, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее лоно. Большими пальцами обеих рук он бережно открыл для этих необычайных поцелуев самый центр ее женственности, и она закричала в исступлении:

— Корбетт, Корбетт! Единственная любовь моя!

И тут ее потрясла неудержимая судорога освобождения. Ничего не видя перед собой, она вцепилась в Корбетта, запрокинув назад голову в этой совершенной, совершенной агонии.

Это длилось вечность. Это кончилось слишком скоро. Она только знала, что Корбетт стоит на коленях, обнимая ее с такой силой, что ей стало больно. Его склоненная голова находилась у нее под самым подбородком, а ее залитая слезами щека покоилась на его влажных черных волосах.

Она плакала и не могла остановиться, и он наконец поднял голову, чтобы взглянуть ей в лицо. Их глаза встретились, и в этот краткий миг откровения Лиллиана подумала, что никогда его взгляд не был таким светлым. Потом он высоко поднял ее на руках и положил на их супружеское ложе.

Его вторжение было стремительным и уверенным. Лиллиана обвилась вокруг него, стремясь только к одному — дать ему все, чего он захочет. Если ему нужна покорная жена, тогда она станет такой женой. Если ему нужна любовница для самых необузданных плотских утех — она станет такой любовницей. Если он хочет наследника… о, молю тебя, Господи, позволь мне стать матерью его ребенка.

Но если он хочет избавиться от нее…

Думать об этом она не смела. Вместо этого она поднялась, чтобы встретить его могучий бросок, принимая все, что он готовился отдать. Снова и снова.

Когда он, не покидая ее лона, притянул ее за плечи к своей груди, она была уверена, что он коснулся самого центра ее существа. Лиллиана почувствовала, что в ней снова нарастает страсть, и ее пальцы впились ему в плечи. Движения Корбетта ускорились, потом он замер, а потом, словно захваченные неистовым смерчем, они достигли зенита вместе.

Между ними не было сказано ни единого слова. После того как они совладали со своим дыханием, они просто молча лежали, прижавшись друг к другу, и ни один из них не стремился разомкнуть соединенное природой.

Голова Лиллианы лежала на груди Корбетта, и у нее под ухом отдавались сильные удары его сердца. А под рукой, перекинутой ему за плечо, ощущались три неровных шрама.

Сердцебиение. И эти шрамы. На какой-то момент ей показалось, что они символизируют все самое главное, что его отличает. Он был воином, отмеченным следами старых ран снаружи и, возможно, внутри тоже. И все-таки сердце билось у него в груди так сильно и ровно. Найдется ли когда-нибудь в этом сердце место для любви к ней? — с тоской подумала Лиллиана.