– Наблюдали ли вы, как вот этот человек, известный как «Билл», отплясывал джигу посреди крови и стекла, непосредственно после швырка?
– Ну, так это вообще-то как, я же не то чтобы как вроде силен в этих танцах-шманцах, ваша великость. Откуда мне знать, что это, значит, эта самая жига. Может, жига, а может, и жага. А может, и не жига и не жага, а нынешний прыг-скок. Может, он там прыгал да скокал. Откуда мне знать, я ж-то сам этого ни в жисть не делал, не плясал, значитца. Я ж с десятого околотка. Мы, которые с десятого, мы не пляшем.
– Благодарю вас, Бляха 333, за ваши абсолютно неубедительные показания, хуже которых не бывает. Можете вернуться на свое место. Итак, «Билл», возвращаясь к вашей былой связи с Фондю и Мэхтом, в каком отношении к вам они находились в том былье.
– Они находились ко мне в отношении скаутских вожатых.
– Они были вашими вожатыми. Стало быть, знакомили вас с некими разделами традиционных верований и навыков.
– Да. Долг скаутских вожатых – посвящение нас в скаутские таинства.
– И какова природа последних?
– В числе скаутских таинств такие вещи, как загадки завязки узлов, повадки диких животных и зачатки задатков для жизни на природе.
– Понятно. Так что же, эта проблема большой черной лошади – она тоже относилась к этому классу скаутских таинств.
– Нет. Она имела характер угрозы, наказания за преступление. Я преступил правило.
– Какое правило?
– Практическое правило, относящееся к котлам. Нам полагалось чистить котлы илом и песком. А я брал «Аякс».
– Это одно из скаутских таинств – скрести котлы песком?
– Само собой.
– Стало быть, ваше преступление состояло в противлении скаутским таинствам.
– Это оно и будет, если брать обобщенно.
– И какова же была реакция Фондю и Мэхта?
– Они сказали, что есть такая большая черная лошадь, и она имеет в виду меня съесть.
– Прямо так и сказали?
– Сказали, что она придет за мной ночью. Я лежал без сна, в ожидании.
– И она появился? Эта лошадь?
– Нет. Но я ее ожидал. И ожидаю до сих пор.
– Еще один вопрос. Верно ли, что вы допустили, чтобы огонь под чаном потух? Шестнадцатого января, когда вы увлеклись своей персональной вендеттой?
– Да, это правда.
– Чаноубийство. Преступленнейшее из преступлений. Да, Билл, невеселые у вас перспективы. Очень и очень невеселые.
БЕЛОСНЕЖКА ДУМАЕТ: ДОМ
…СТЕНЫ… КОГДА ОН НЕ…
Я НЕ…ВО ТЬМЕ… ПЛЕЧИ
…СТРАШНО… ВОДА БЫЛА ХОЛОДНАЯ
…ХОТЕЛОСЬ БЫ ЗНАТЬ…
ЛЕГКО И ПРОСТО…
БЕЛОСНЕЖКА ДУМАЕТ: ПОЧЕМУ Я…
СТЕКЛО… ССУТУЛИЛСЯ У СТЕНЫ…
РАЗУМЕНИЕ… ВЕРНУТЬСЯ
…СТЕНА… РАССУДОК…
ВЕРНУТЬСЯ… ОН ХОЛОДЕН…
ЗЕРКАЛО…
– И еще надо запоминать, как все пишется, – сказал Пол Эмилии. – Вот первое, от чего мне невыносимо в иностранных странах. Ну кто способен правильно написать «Jeg føfler mig daarligt tilpas»! А значит всего-то: «Мне нехорошо», но это я и без того знаю. Что мне нехорошо. Но вот если бы это значило, к примеру, «Жёг фюрер мир за армий титьки»…
– Понимаю, – сказала Эмилия, только она этого не сказала, потому что она была животное. Не человек. Ее проблемы – не наши проблемы. Ну ее.
– Я стараюсь вести себя разумно, – сказал Пол. – С телефонной компанией – вежливо, с банком – бесцеремонно. А ничего другого они и не заслужили, этот банк, кроме бесцеремонности, и пусть присылают сколько угодно семян цинии, все равно я останусь при своем мнении. Но теперь, когда я ушел в Телемскую Обитель, под начало нашего толстопузого аббата, я делаю все, что мне заблагорассудится. Этот веселый проказник и притворный педант снова в стельку и знать не знает, что я здесь, на войне кошкопродавцев, сшибаю грошик-другой как корреспондент журнала «КошеМир». Жаль только, нету со мной Белоснежки. Ей было бы хорошо, мне было бы хорошо, мы могли бы заползти за вон ту груду использованных аркебузных пыжей и рассказывать друг другу, какие мы на самом деле. Я уже знаю, кто я на самом деле, но пока не знаю, кто на самом деле она. Возможно, на самом деле она не такая, как прочие девушки, которых я знал доселе, – не такая, как Джоан, не такая, как Легация, не такая, как Мэри, не такая, как Амелия. Не такая, как все эти дамы былых времен, с кем я проводил части своей юности, те части, что я пооставлял всем этим попам во всех темных клетушках с занавесочками и раздвижными дверками, пока не связал судьбу с телемитами и не начал делать все, что мне заблагорассудится. Положа руку на сердце, я не совсем уверен, что теперь я лучше, чем был тогда, в былые времена. Тогда я по крайней мере не ведал, что творю. А теперь ведаю.
«Пол лягушка. Насквозь лягушка. Я думала, что в какой-то момент он сбросит свой болотно-склизкий, пупырчато-бородавчатый, буро-зеленый покров и явится омытым сотнями блистающих оттенков принцеобразия. Но он – чистая лягушка. Вот так-то. Я разочарована. То ли я переоценила Пола, то ли я недооценила историю. И в том и в другом случае я допустила серьезнейшую ошибку. Вот так-то. И не иначе. Я была разочарована и буду, вне всяких сомнений, разочарована далее. Полное разочарование. Вот так-то. Лужа на ковре. Лягушачьи лапки на полу».
– Я люблю тебя, Белоснежка.
– Я знаю, Хого. Знаю, потому, что ты говорил мне это уже тысячу раз. Я в этом не сомневаюсь. Я убеждена в искренности и теплоте твоих чувств. И должна признать, что твоя рослая брутальность произвела на меня отрадное впечатление. Твоя прусская стать не оставила меня равнодушной, равно как и петли хромированных цепей на твоем мотоциклетном дублете, а также изящные шрамы на левой и правой твоих щеках. Но «любви» этой не суждено сбыться, причиной чему твоя кровь. Кровь в тебе – не чета этой «любви», Хого. Твоя кровь недостаточно голуба. О я знаю, что в нашу демократическую эпоху вопросы крови считаются несколько de trop,
[22]
на них отчасти косятся. Люди не любят, когда люди говорят о своей крови либо о крови других людей. Но я-то не «люди», Хого. Я это я. Я должна держать себя про запас для принца либо человека принцеподобного, кого-нибудь вроде Пола. Я знаю, что Пол до сего момента не производил особо приятного впечатления, и, если по правде, я его совершенно презираю. И все же, Хого, в его жилах течет кровь королей, королев и кардиналов. У него голубая кровь наивысшей пробы. А в твоих, Хого, жилах кровь течет самая заурядная, такая могла бы течь в чьих угодно жилах, ну, к примеру, у мальчишки разносчика полотенец. Ты же не можешь не признать, что они весьма разного вида, эти две разновидности крови.
– Но как же любовь? Любовь, которая, по словам Стендаля, властно захватывает наши чувства и с головокружительной беззаботностью отвергает все прочие соображения?