Миллион открытых дверей - читать онлайн книгу. Автор: Джон Барнс cтр.№ 39

Не особо соображая, как это у меня вышло, я вдруг рявкнул:

— Patz! Patz marves! — словно разнимал ссорящихся или дерущихся. При этом я стоял посреди аудитории, пытаясь охватить взглядом всех сразу, на триста шестьдесят градусов.

И снова наступила пугающая тишина. Только на этот раз все понурили головы и покраснели, словно их застукали за совершением какого-то ужасного преступления.

— Простите нас, пожалуйста, сэр, — сказал Прескотт Дилидженс, рыжий малый невысокого роста — вроде бы сынок пасторши. По крайней мере я видел его мать на заседаниях Совета Рационализаторов. Там она сидела в уголке и помалкивала. — Эти эмоции были совершенно недопустимы.

Я обвел аудиторию взглядом. Торвальд и Маргарет сидели опустив головы и были похожи на побитых собак. Пол уставился себе под ноги, а Валери едва не плакала от стыда. Впервые за сегодняшний день я по-настоящему разозлился.

— Я закричал на вас только для того, чтобы вы перестали орать и услышали друг друга. Потому что я — ваш учитель, и это — моя работа. Но я не позволю никому из вас извиняться передо мной. Вам нечего стыдиться. Искусство — настоящее, чистое, волнующее искусство — это единственное, из-за чего людям стоит спорить.

Тут какие-то мои нейроны, внутри которых какое-то время прожил Рембо, издали негромкий смех. Я-то сам столько раз дрался на дуэлях только из-за enseingnamen, а то и просто из желания подраться. Я отбросил эту мысль куда подальше.

— Вы не виноваты ни в чем, кроме того, что каждый из вас испытал те или иные чувства в ответ на игру Валери. Вы имеете полное право на такие чувства, они принадлежат вам и только вам. Ничто и никто не может приказать вам, какие чувства вы должны испытывать.

Все это я говорил, глядя в упор на Прескотта. Он явно был напуган и шокирован. Мне ужасно хотелось показать ему язык, но я сдержался.

— Позвольте, я вам кое-что объясню. Некоторых из вас до глубины души потрясло то, что Валери своим исполнением знакомой всем вам пьесы создала непосредственную и очень мощную связь с вашими чувствами. И вы получили сильнейшее впечатление, потому что никогда прежде не ощущали ничего подобного. Другим показалось, что исполнение Валери идет вразрез с классической интерпретацией данного музыкального произведения. Вот о чем вы спорите, и это необычайно важно. Вы спорите о том, кто вы такие и где ваше место в мире. Естественно, вы деретесь за свое место, а как же может быть иначе?

В аудитории было тихо-тихо. Прескотт утратил всякое желание возражать и сел. Теперь, когда ко мне вернулось утраченное спокойствие, я решил, что он, пожалуй, не обижен, а просто задумался. У всех остальных вид был еще более обескураженный, чем раньше. Я ухитрился не вздохнуть, не застонать от отчаяния и сказал:

— Ну хорошо, а теперь давайте вернемся к лютне. Прескотт, ваша очередь. Сыграйте-ка нам «Разбойников с Зеленых Гор».

Мне показалось, что играл он с некоторой долей чувства, но только начал его хвалить, как понял, что это его еще сильнее унижает. Я поспешно свернул урок и, отправившись в свою комнату, утешил себя тем, что разразился долгим письмом к Маркабру, в котором описал Каледонию как цивилизацию, где в людях художников душат при рождении на свет, где люди, напрочь лишенные чувств, готовы казнить тех, кто чувствами наделен, ну и так далее, и так далее… Письмо я отправил, не редактируя.

Маркабру не писал мне уже десять дней. Еще пару дней мне предстояло торчать здесь, не имея времени смотаться к Брюсу. Еще никогда я себя не чувствовал таким одиноким.

Несколько дней спустя Аймерик устроил презентацию своей экономической модели на заседании Совета. Он докладывал, а мы с Биерис занимались демонстрацией графиков и диаграмм. Все члены Совета удостаивали нас едва заметными кивками при объявлении очередного раздела доклада. Только преподобная Кларити Питерборо кивала непрестанно, и притом весьма энергично.

После завершения доклада наступила очень долгая пауза.

Наконец Каррузерс-старший поднялся, обвел присутствовавших взглядом и сказал:

— Думаю, я выражу общее мнение: мы все очень нуждались в том, чтобы выслушать ваш доклад, господин де Санья Марсао. Вопросы вами затронуты очень серьезные. Мне бы хотелось перейти в другую комнату для обсуждения. Преподобная Питерборо, я полагаю, вы пожелаете остаться с нашими гостями.

Все встали и удалились, и с нами остались только преподобная Питерборо и посол Шэн, после чего мы тоже перешли из зала заседаний в одну из соседних комнат.

Здесь преподобная Питерборо вдруг стала ужасно учтивой и заботливой.

— Мне так жаль, — сказала она, — что в большинстве комнат нет окон. Это глупо. Со светом было бы намного радостнее. Видимо, экономят энергию и не ценят радость. Пожалуй, нужно согреться.

С этими словами она подошла к автомату и дала ему указание приготовить для всех какао.

— Ну, какое у вас впечатление? — поинтересовался Аймерик нарочито равнодушно. Такой голос у него всегда бывал перед началом жутких перебранок.

Питерборо подала всем чашки с горячим, дымящимся какао и только тогда ответила:

— Знаете, я бы предпочла, чтобы прозвучало побольше откровенных протестов. Жаль, что они не старались вас перекричать.

— Отец сидел и помалкивал. Но судя по тому, что он сказал в конце, мне показалось, что он слышал все, до последнего слова.

— Именно так. — Пасторша вздохнула, подула на какао и рассеянно сделала маленький глоток. — Даже не знаю, стоит ли гадать. То, что меня не пригласили на обсуждение, — это, пожалуй, нехороший знак. Это означает, что они не желают брать в расчет определенные точки зрения. Но с другой стороны, я думаю, что ваш отец действительно внимательно вас слушал и поверил вам, и сделал верные выводы из услышанного. Вот на это нам и надо уповать.

Шэн проворчал:

— Я ничего, положительно ничего не понимаю в этой треклятой цивилизации. Если они правильно поняли Аймерика, почему же тогда вы так волнуетесь?

— Ну… — протянула Питерборо, — гм-м-м… — Она еще немного помолчала и проговорила:

— Что ж, может быть, все и не так плохо.

Аймерик не выдержал:

— Беда в том, что они все восприняли слишком быстро. Если бы они начали спорить, у нас появилась бы возможность смутить их и направить их мышление в нужное русло. А теперь может произойти все что угодно. Да, они готовы сколько угодно выслушивать мои соображения, но решение могут принять совершенно несусветное.

— Вряд ли можно ожидать разумной реакции, — заключил посол Шэн.

Я сделал слишком большой глоток горячего какао. Огненный напиток обжег пищевод, глаза заволокло слезами, я едва отдышался. Когда я пришел в себя, слово взяла преподобная Питерборо.

— В этом-то все и дело. Они настолько преданы логике и рассудочности, что здравым смыслом тут и не пахнет.