Явление тайны - читать онлайн книгу. Автор: Клайв Баркер cтр.№ 2

Он сидел на перекрестке всей Америки.

Гомер был прав. Омаха, штат Небраска, не являлась географическим центром США, но стала им, поскольку так решило почтовое ведомство.

Линии почтовой связи сходились, расходились и, в конце концов, бросали своих сирот здесь, в Небраске, потому что в других штатах они никому не были нужны. Они путешествовали от океана до океана в поисках того, кто бы их распечатал, но так и не находили адресата. В итоге эти послания попадали к нему – к Рэндольфу Эрнесту Яффе, лысеющему ничтожеству с невысказанными желаниями и нереализованными страстями. Он вскрывал письма своим маленьким ножиком и просматривал своими маленькими глазками; он сидел на перекрестке и видел истинное лицо нации.

Здесь были письма любви и письма ненависти, требования выкупа, прошения, «валентинки», с вложенными лобковыми волосами, обведенные ручкой силуэты мужских членов; письма с угрозой шантажа от жен, журналистов, сутенеров, юристов и сенаторов; прощальные записки самоубийц, «святые» письма, резюме, потерянные рукописи, недошедшие подарки, отвергнутые подарки; письма в никуда, подобные посланиям в бутылке с необитаемого острова в надежде на помощь; стихи, угрозы и рецепты. И так далее. Все они мало интересовали Яффе. Правда, от любовных посланий его порой бросало в жар, и иногда бывало интересно: если письмо с требованием выкупа не доставлено, убили похитители свою жертву или нет. Но истории о любви и смерти занимали его лишь постольку поскольку. Его любопытство будило другое – то, что не сразу бросалось в глаза.

Сидя на почтовом перекрестке, Яффе начал понимать, что в Америке есть некая тайная жизнь, которой он никогда раньше не замечал. О любви и смерти он кое-что знал – две великие банальности, два близнеца, которыми одержимы авторы песен и мыльных опер. Но, оказывается, существовала и другая жизнь. На нее намекали в каждом сороковом или пятидесятом письме, а в одном на тысячу писали фанатично и откровенно. Но даже когда об этом говорилось напрямую, это была лишь часть правды, ее зачаток. Каждый писавший пытался своим собственным безумным способом дать как можно более точное определение неопределимому.

Все сводилось к одному – мир не такой, каким кажется. Даже отдаленно не такой. Властные структуры (правительство, церковь, медицина) объединили усилия, чтобы упрятать подальше и заставить замолчать тех, кто осознал этот факт, но им оказалось не по силам заткнуть и запереть в тюрьмах всех. Оставались люди, мужчины и женщины, выскользнувшие из широко раскинутых сетей. Они ходили окольными путями и обгоняли преследователей; им давали пищу и кров сочувствующие – романтики или мечтатели, готовые сбить с толку и направить по ложному следу ищеек. Они не доверяли «Ма Белл»* [1] , поэтому не пользовались телефонами, они не осмеливались собираться в группы больше чем по двое, из страха привлечь к себе внимание. Но они писали. Иногда они писали, потому что были должны – тайны, что они хранили, жгли их и рвались наружу. Иногда они делали это, потому что преследователи наступали им на пятки, и у них не было иного шанса открыть правду миру о себе, прежде чем их схватят, исколют наркотиками и упрячут под замок. Иногда письмо отправляли по первому попавшемуся случайному адресу, чтобы послание попало к неискушенному человеку и взорвало его сознание, подобно пиротехнической бомбе. В одних случаях это был бессвязный поток сознания, в других – выверенное, почти медицинское описание процесса изменения мира при помощи сексуальной магии или в результате употребления грибов. Кто-то использовал и бредовый символизм историй из «Нэшнл инкуайер», писал об НЛО и культах зомби, о венерианском миссионере или физике, связавшемся с потусторонним миром прямо в телестудии. После нескольких недель изучения таких писем (это было именно изучение, и Яффе был похож на человека, запертого в забытой богом библиотеке) он начал видеть смысл, скрытый под поверхностью бреда. Он взломал код или, по крайней мере, нашел ключ, после чего погрузился в работу по-настоящему. Его больше не раздражало, когда Гомер распахивал дверь, чтобы втащить еще полдюжины мешков с почтой – он радовался прибавлению. Больше писем – больше ключей, больше ключей – больше шансов разгадать тайну. За долгие дни, слившиеся в месяцы и поглотившие зиму, он все больше убеждался: здесь одна тайна, а не несколько. Каждый, писавший о Завесе и о способах ее приоткрыть, находил свой путь к откровению, свой способ выражения и свои метафоры, но во всех разрозненных голосах, в их какофонии слышалась общая тема.

И это была не любовь. Во всяком случае, не такая, как ее понимают сентименталисты. И не смерть, как ее понимают рационалисты. Речь шла о каких-то рыбах, о море (иногда – о Море Морей); о трех способах плавания в нем; о снах (очень много о снах); об острове, который Платон назвал Атлантидой, хотя у него есть еще множество других имен. О конце света, что одновременно является и его началом. И, наконец, об искусстве.

Вернее, об Искусстве.

Над этим понятием он долго ломал голову. Искусство именовалось в письмах по-разному – Великое деяние, Запретный плод, Отчаяние да Винчи, Палец в пироге. Способов описаний было множество, но Искусство одно. И при этом (здесь заключалась тайна) – никакого Художника.

– Ну, нравится тебе здесь? – спросил как-то майским днем Гомер.

Яффе оторвался от работы. Вокруг лежали стопки писем. Кожа Яффе, никогда не выглядевшая слишком здоровой, теперь была бледной и шершавой, как листки бумаги в его руках.

– Конечно, – ответил он, едва удостоив взглядом начальника. – Что, привезли еще?

Гомер немного помолчал, потом сказал:

– Что ты прячешь, Яффе?

– Прячу? Я ничего не прячу.

– Ты отдаешь нам не все, что находишь.

– Нет не так, – сказал Яффе. Он беспрекословно выполнял главное условие Гомера: делиться найденным. Деньги и дешевые драгоценности, обнаруженные в конвертах, шли Гомеру, и тот распределял добычу. – Я отдаю все, клянусь.

Гомер смотрел на него с откровенным недоверием.

– Ты торчишь тут от звонка до звонка. С ребятами не общаешься. Не выпиваешь. Тебе что, не нравится, как от нас пахнет, Рэндольф? – Начальник не ждал ответа. – А может, ты вор?

– Я не вор, – сказал Яффе. – Проверьте.

Он встал, подняв руки с зажатыми в них письмами.

– Обыщите меня.

– Да сейчас, стану я тебя лапать, – последовал ответ. – Я что, по-твоему, гребаный гомик?

Гомер пристально посмотрел на Яффе. После паузы он сказал:

– Я собираюсь посадить тут кого-нибудь другого. Ты проработал пять месяцев. Приличный срок. Пора тебя повысить.

– Я не хочу…

– Что?

– Я… я говорю, мне здесь нравится. Правда. Мне нравится эта работа.

– Ну, конечно, – сказал Гомер, чьи подозрения явно не рассеялись. – В таком случае с понедельника ты уволен.