Мессианское наследие - читать онлайн книгу. Автор: Генри Линкольн, Ричард Ли, Майкл Бейджент cтр.№ 67

Такова важная и характерная черта мышления и культуры XX в., отражающая склонность людей нашего времени к восприятию духовного и духовности за пределами контекста и рамок официальной религии. Так, например, Эйнштейн, следуя по стопам Ньютона, попытался соотнести свои собственные фундаментальные открытия, вносящие дезориентацию в прежнюю картину мира, с традиционным восприятием Божественного. Таким образом, все больше и больше людей, признавая крах всех прежних систем ценностей, напряженно искали адекватное средство синтеза для восстановления целостности реальности, распавшейся на отдельные фрагменты.

Один из примеров этого процесса — К. Г. Юнг, которого с современной точки зрения следует рассматривать не только как психолога, но и как философа и даже пророка. Мотивы и установки концепции Юнга носили откровенно религиозный характер. Его концентрация внимания на универсальном опыте и использование критического инструмента синтеза, а не анализа, проистекает из желания восстановить утраченную целостность мироздания, осмыслить его в новом качестве. Более того, Юнг стремился осуществить это не в теоретических (или богословских) терминах, а в понятиях, которые можно было бы непосредственно пережить, а не просто принять на веру, как вероисповедные догматы, — понятиях, которые, если трансформировать их в психологическую динамику, имели бы практическую ценность не только по воскресеньям, но и в повседневной жизни человека.

В отличие от Фрейда Юнг не считал психологию и религию абсолютно несовместимыми явлениями. Напротив, он рассматривал их в качестве взаимодополняющих систем, каждая из которых помогает другой обрести новый смысл и понимание цельности бытия. При этом Юнг понимал религию в наиболее широком, целокупном и важном смысле — не как просто набор вероисповедных догматов, не как какую-то одну конфессию или деноминацию, а как нечто более широкое и всеобъемлющее, обнимающее все веры и являющее собой базовую составляющую человеческой души. Вследствие такой установки Юнг обратился к синтезу, сравнительному анализу религий и выявлению их общих источников, общих знаменателей, общих психологических мотиваций и установок, общих для всех картин мира, причем это касалось не только крупнейших мировых религий, но и большинства сторон повседневной деятельности человека. В результате Юнг выявил и сформулировал нечто, что действительно способно функционировать как важный религиозный принцип современной эпохи — тот образ мыслей и мировосприятия, который реально раскрывает смысл бытия, обеспечивая в то же время толерантность, гибкость и гуманизм.

Так, исторический Иисус был для Юнга явлением скорее случайным, тогда как Иисус веры — тот Иисус, который существует как психологическая реальность в душе верующего, — это уже архетип, и такие эпизоды Его земной жизни, как, скажем, искушение в пустыне, «нисхождение во ад» или само

Воскресение, представляют собой компоненты архетипической картины мира, которая в главных чертах является общей для всего человечества. Искушение, нисхождение в подземный мир и триумфальное возвращение из него — все это темы, в той или иной форме присутствующие в каждой культуре, каждой религии и любой мифологии. Благодаря этим универсальным сюжетам Иисус без труда вступает в гармоничное единство с другими персонажами-архетипами по всему земному шару. Они как бы неявно присутствуют в Нем, а Он — в них, и все они воплощают и раскрывают некие вневременные, универсальные истины. В то же самое время Иисус как архетип также, и притом вполне буквально, присутствует в душе каждого человека, как то утверждает христианство. Ведь все без исключения люди в своей повседневной жизни сталкивались с искушениями. Каждому предстоит пройти через смерть, либо в буквальном, либо в метафорическом смысле — низойти в темные глубины собственной души — то есть спуститься в ад, который мы носим в душе своей. Каждый может надеяться пройти через духовное возрождение и обновление. И именно в той мере, в какой мы сопереживаем Ему и приобщаемся к Его опыту, мы действительно становимся одним целым с Иисусом, а Он — с нами. И в этом нет никакого противоречия реальному историческому факту.

На протяжении большей части своей жизни и в первые годы после смерти, последовавшей в 1961 г., Юнг вызывал серьезные подозрения у ортодоксальных кругов психологов, придерживавшихся по преимуществу фрейдистских взглядов. Эти круги видели в нем «мистика» и соответственно относились к нему. Между тем в наши дни Юнг по праву считается одним из наиболее оригинальных мыслителей, внесших исключительно ценный и важный вклад в сокровищницу мысли XX в. Он указал путь многим мыслителям, работающим в столь разных дисциплинах, как антропология, психология и сравнительное религиоведение, — всем тем, кто последовал по его стопам в поисках сближения между психологией и религией, между индивидуальным опытом и универсальным чувством священного начала, глубоко коренящимся в душе каждого человека. Весьма показательно, что Дон Купитт, говоря о кризисе, поразившем традиционные религии в конце XX в., сказал о Юнге, что «видимо, мы все должны последовать за ним».

СРЕДОТОЧИЕ СВЯТОСТИ

Однако взгляды Юнга ни в коей мере не следует считать единственной успешной попыткой вскрыть смысл бытия в современном мире. Такой же процесс происходил и в сфере искусства, в творчестве многих ведущих деятелей культуры нашего века, которые с готовностью принимали на себя традиционное для художника бремя ответов на вопросы о смысле бытия, тяготения к синтезу, стремления воссоздать из разрозненных фрагментов целостную картину реальности. В некоторых случаях художник действует совершенно спонтанно, в других работает как бы в рамках тщательно продуманного плана.

Так, например, еще в середине XIX в. Гюстав Флобер упорно обличал традиционную религию за уклонение от бремени ответственности за происходящее, за нежелание далее выполнять роль средоточия святости и смысла бытия. Чтобы подчеркнуть этот крах церкви, он настойчиво предпринимал шаги с целью продемонстрировать, что художник — это, так сказать, новый тип священника, и возложить на него ответственность за раскрытие смысла бытия. Искусство для Флобера лично было средоточием смысла бытия и всего «священного» в мире. Однако это должно быть естественной и вполне осознанной программой действий художника. В те же годы, когда Флобер развивал эти взгляды в своих письмах, Рихард Вагнер в Германии публично провозглашал их в своих выступлениях. А в России такие крупнейшие фигуры, как Лев Толстой и Достоевский, прямо воплощали их в своем творчестве.

Флобера в наши дни вполне могли бы отвергнуть как провозвестника анахроничного аскетизма. Тем не менее многие крупнейшие представители литературы XX в. — Джойс, Пруст, Кафка, Томас Манн (ограничимся этими четырьмя примерами) — следовали по пути, проложенному Флобером, и открыто декларировали, что многим обязаны ему. Сегодня вряд ли кто-либо будет оспаривать утверждение, что многие виды искусства действительно стремятся взять на себя религиозные функции, стать средоточием всего священного, попытаться раскрыть смысл бытия и сложить из разрозненных фрагментов цельную картину реальности. В некоторых случаях — например, в окрашенной в мистические тона поэзии поэта-католика Поля Клоделя — получает свое выражение позиция конкретной деноминации. В творчестве других авторов, в частности Льва Толстого, выражена более широкая «христианская» ориентация, которая отвергает категории и рамки отдельных деноминаций, не переставая при этом быть искренне и глубоко религиозной. Известны и произведения иного плана, принадлежащие перу Д. Лоуренса, Патрика Уайта, а также некоторых современных латиноамериканских писателей, — произведения не обязательно чисто христианские, однако отражающие несомненное религиозное чувство и религиозное мировидение. И хотя Джойса, Пруста и Томаса Манна обычно вообще не принято относить к «религиозным писателям», они тем не менее касаются вопросов, которые считаются прерогативой и «канонической территорией» традиционных религий. Все упомянутые выше авторы стремились, в меру своих сил, вскрыть и решить проблему смысла бытия. И все они решали ее посредством приоритета «духовной» ориентации, которую можно описать исключительно как религиозную.