Именем народа Д.В.Р. - читать онлайн книгу. Автор: Олег Петров cтр.№ 90

Ленков невольно расплылся в широкой улыбке, но тут же согнал ее с губ, зло подумав, что Яшка-придурок со своими дерганиями чуть было под монастырь не подвел. Выпили, называется, «Чуринской»!..

1

Бориска проснулся от того, что жирная туша соседа по нарам — Абрама Емельянова, храпела недорезанным кабаном. И окорока свои Емеля-кабан раскинул так вольготно, что Бориска совершенно не ощущал левую ногу, придавленную спящим соседом.

Мокрый от липкого пота, еще острее почувствовав с пробуждением засилье вшей и клопов, тяжелые запахи камерного быта, Бориска поднял очумелый взгляд, тут же встретившийся с глазами хитро прищурившегося, скалящего зубы Коськи Баталова.

— Ты чо, паря, припадошный, ли чо ли? — ехидно спросил Коська.

— А, чево? — не понял Багров.

— Чево-чево, орал ты, паря, тока што, как оглашенный!

— Да сон, вона, прямо жуть какой, приснился… И пригрезится же, будь она неладна!

— Небось с бабой недочеломкался! — захохотал Коська. — И чо, омманула, ага?

— Но ты, жеребец! Тебе все бабу да бабу подавай! Говорю — жуть снилась…

— Ты, паренек, сновиденье свое мне поведай, — подал из угла от дверей свой дребезжащий голосок дед Евлампий, водворенный в камеру третьего дня. Блаженный какой-то дедок. При знакомстве так и ушел от ответа — за что арестантом стал. Мол, все под Богом ходим, все грешны.

— Расскажи мне, паренек, свое сновиденье. У меня сызмальства дар сны толковать. Авось и твой столкую, а, паренек? Иди, малый, сюды, погутарим.

Увиденное во сне так напугало Бориску, что он даже почувствовал облегчение, когда старичку Евлампию пересказал привидевшиеся страхи.

А снилось Бориске, что летит он на ладном кауром жеребчике, и сам такой же ладный — красный боец Борис Багров. Летит вдогонку белянкой тачанке! Захлебывается в истошном лае пулемет, но не боится Бориска свинцового прута. Не отлита еще та белая нуля! И вот уже настигает врагов, отточенную шашку потянул из ножен…

Вдруг всадник поперек дороги на белом коне! Ладный, плечистый, веселый, в кубанке набекрень, а из-под нее русый чуб вьется. Насмешливо зыркнул всадник на Бориску, засмеялся зло:

— Не туда, паря, скачешь! Надо в обгон, наперерез! За мной!

И полетели кони, как на крыльях! Легко и свободно перемахивают кусты и кочки, овражки, ручьи… Вдруг — болото открылось!

Осадил Бориска коня, а всадник рядом поводья натянул:

— Никак кишка тонка! Вперед!

И махнул Бориска вперед, только краем глаза увидел, что советчик следом не спешит. «Чего это он?» — только и успел подумать Бориска, как ухнул вместе со своим каурым жеребчиком в трясину!

Захрапел конь, все глубже и глубже его в трясину тянет, а вместе с ним и Бориску! Заржал верный жеребчик, жалобно и протяжно, забился в цепкой тине! Бориска прочь было рванулся, да ноги в стременах запутались! Черная жижа уже конскую спину заливает — нет спасения в этой зловещей топи! Отчаянно завертел головой жеребчик, тряхнул последний раз гривою…

А Бориска из последних сил к берегу обернулся. И увидел всадника на белом коне. Застыл он неподвижно, лицо кривится, то ли в усмешке, то ли в оскале злобном. А Бориска уже на лице липкие лапы болотные чует, вздохнуть нет сил…

— Да-а, паренек… — покачал головою дряхлый Евлампий. — Сновиденье твое вещее… Это, мил человек, прямой тебе указ Господен: заведет тебя новая власть в такую топь-трясину, что и не выскребышься! Вот ноне ты хде? Как раз в болотине и есть — законопачен в острог, и конца-краю твоему томлению не видать! М-да-с…

— А он, дурень, за нее, эту власть, бился изо всей мочи! — хохотнул, теребя спутанную бороденку, бельмастый Коська Баталов. — Бился ты, паря, с беляками за комиссарские животы, а в твой шрапнели натолкали да еще и в энти палаты спровадили! — Коська со злобной тоской обвел глазами камеру. — Погодь, погодь, ищо на тебя все и навесят — чево ты сам наделал и чево другие!

— Ты мое фронтовое не трожь! — вскочил Бориска. — И комиссаров в вашей буржуйской Чите не видать! Зажирели недобитки, все себе возвернули из прежней жизни!

— Разорались, едрена матрена! Сами, оглоеды, не спят и другим не дают, растуды твою в качель! — заругался проснувшийся от криков сосед Багрова по нарам. — Послухаешь, так сплошны политические в камеру набилися! «Буржуи!..», «комиссары!..» Один хрен! Все они в Дэвээрии одной ватагой! Гамузом на народ навалилися — и сосут, сосут! Ишь — на антомобилях раскатывают да заседанья заседают! Буфер устроили…

— А Россию-матушку по частям растыркивают, — с благостным сокрушением вымолвил Евлампий, то ли утверждая, то ли жалея. — Хунхузов напустили полным-полно, теперя оне торговлю развели почище нас, да вкругорядь поселения-то огороды устраивают…

— Но ниче!.. Мы еще покажем этим узкоглазым! — крикнул с дальних нар заросший неопрятной бородой Гришка Михайлов, попавший в тюрьму еще летом, за грабежи крестьян на трактах. Сидел в камере со своим подельником — хмурым и дерганым крымским татарином Абдулкой Хобсовым, который из-за черно-сивой щетины, несмотря на частое бритье, казался намного старше своих тридцати шести лет.

— Резат, билять, сабак! — горячо поддержал кореша жуткий Абдул.

На этом обсуждение текущего момента прервалось появлением надзирателей с утренней перекличкой и раздачей завтрака.

А после в приоткрытую дверь камеры ступил толстомордый надзиратель и стал выкрикивать по тетрадке:

— Багров Борис Константинович! Михайлов Григорий Иванович! Хобсов Абдул Сариб-Гирей, тьфу ты черт, язык сломаешь, пока выговоришь! Все здесь? Так! С вещами на выход!

Поочередно, все трое, как и еще десятка полтора арестантов из других камер, предстали перед комиссией по разгрузкс тюрьмы.

Потом, часа два спустя, худой, с ярким чахоточным румянцем на щеках человек в темно-синей гимнастерке выписал в канцелярии Багрову справку.

— Чего же ты молчал, парень?! Чай, не немой, мог бы и к начальнику тюрьмы попроситься для беседы! В общем, разобрались по твоему вопросу. Вышел на тебя наговор, но ты, Багров, в этом сам виноват — нужного выбора в дружках-приятелях нет! Хотя, прямо тебе скажу, если бы не разгрузка тюрьмы, еще неизвестно, сколько бы ты тут парился. Э-эх, парень, парень! Руки есть, ноги есть, голова дадена — чего же на кривую дорожку тянет? Неужто другого заделья отыскать не можешь! Ладно, ступай… И вот что, Багров, сразу отправляйся для постановки на учет в уголовном розыске, а мы туда про тебя сообщим…

— Давай-давай, пошевеливайся! — подгонял Бориску через решетки-двери невысокий надзиратель, топорща прокуренные, загибающиеся кверху усики. — Ишь, уже и на свободу не торопимся! Ну, молодежь!

Лязгнул последний замок, яркий солнечный свет на мгновение ослепил.

Бориска зажмурился, вдыхая полной грудью морозный воздух, зябко поежился в драной шинелишке.