Пастыри ночи - читать онлайн книгу. Автор: Жоржи Амаду cтр.№ 53

К чему осуждать его? Он был популярным на рынке поэтом, сам торговал своими нескладными виршами с убогими, подчас ужасающими рифмами, среди которых иногда сверкала жемчужина подлинной поэзии. Его убеждения менялись в зависимости от того, кто ему платил. Но разве не поступают так же многие крупные популярные поэты, которым даже ставят памятники? Разве не приспосабливаются они к сильным мира сего, не продают им свое перо? Такова истина и пусть она будет сказана здесь в полный голос. Разве не отказываются они от своей литературной школы, своих тенденций, убеждений, мировоззрения за те самые деньги, за которые менял свои взгляды Куика? За деньги или власть, роскошь или солидное положение, за премии, рекламу, хвалебные отзывы, не все ли равно?

Мы никого не обвиняем, мы здесь не для этого, а для того, чтобы рассказать историю, разыгравшуюся на холме Мата-Гаю, ибо в ней, как во всякой история, есть забавное и печальное и об этом все должны знать. Мы не станем лить воду на чью-либо мельницу, просто мы были там и знаем правду.

На фоне этих важных событий началась связь (впрочем, началась ли?) Капрала Мартина и Оталии, а также страсть чувствительного Курио к знаменитой индийской факирше мадам Беатрис (родившейся, кстати, в Нитерои [52] ). Мы намерены рассказать и об этих любовных историях и постараемся связать романтические увлечения Капрала и Курио с захватом земельных участков, принадлежавших ранее командору Хосе Пересу, видному столпу испанской колонии, достопочтенному сыну церкви, пользующемуся влиянием в различных сферах баиянской жизни, и выдающемуся гражданину, простите, если здесь вперемешку будут упоминаться губернатор и Тиберия — хозяйка дешевого публичного дома, депутаты и бродяги, солидные политики и озорные мальчишки, депутат Рамос да Кунья и Ветрогон, журналист Галуб и Капрал Мартин, впрочем произведенный тогда в сержанта Порсиункулу. Иначе поступить мы не можем, события перемешали их всех — бедных и богатых, беззаботных и серьезных, людей из народа и людей, которых в газетах называют друзьями народа. Повторяем, однако: мы никого не хотим обвинить.

Хотя бы потому, что никто не поинтересовался, кто повинен в смерти Жезуино Бешеного Петуха, чтобы можно было наказать виновного… Оказалось, что все очень заняты тем, чтобы достойно почтить его память. Говорят, будто губернатор, у которого глаза на мокром месте, расчувствовался и всплакнул, обнимая депутата Рамоса да Кунью, своего политического противника, автора законопроекта об отчуждении земель. Однако просиял, когда показался на балконе, чтобы поблагодарить за аплодисменты собравшуюся на площади толпу.

Куика допустил поэтическое преувеличение, когда в длинном названии своей книжки упомянул, будто квартал был построен за двое суток. На самом деле потребовалась неделя, чтобы холм, захваченный первым в Баии, приобрел вид городского квартала. Ныне же Мата-Гато ничем не отличается от других кварталов, там, в частности, высится нарядный фасад пекарни «Мадрид», принадлежащей Пене Два Фунта — как раз напротив домика негра Массу. Впоследствии были успешно осуществлены захваты других земельных участков, выросли новые кварталы в районе Дороги Свободы, на северо-восток от Амаралины, был захвачен также холм Шимбо у Красной Реки, где вырос поселок. Надо же и беднякам где-то жить, нельзя вечно оставаться под открытым небом; всем нужна крыша, но не все могут платить за аренду.

Ведь и мы, гуляки-полуночники, время от времени должны отдохнуть у себя дома. Нельзя жить без собственного угла, и даже Ветрогон, человек легкомысленный, без определенных занятий, зарабатывающий на продаже лягушек, мышей, змей, зеленых ящериц и прочего зверья, привыкший к ветру и дождю и к ночевкам на песчаных пляжах вместе с мулатками, по которым сходит с ума, даже Ветрогон, который и сам, как животное, быстро ко всему приспосабливается, почувствовал необходимость иметь какую-нибудь нору, чтобы укрываться в ней. Он явился, если можно так выразиться, предтечей вторжения.

На холме Мата-Гато из листьев растущих там кокосовых пальм, реек, досок, ящиков и других бросовых материалов он соорудил себе подобие хижины и бродил по окрестностям в поисках добычи. В ближайшем овражке не было недостатка в лягушках и жабах, надо было только пройти немного к устью реки. Мышей всех сортов и размеров водилось неподалеку тоже вполне достаточно, в особенности в лачугах вдоль дорог. А в зарослях кустарника на окрестных холмах он мог найти ящериц, ядовитых и неядовитых змей, гусениц, тейю, иногда даже зайцев и лисиц. Кроме того, он ловил для себя вручную и морскую рыбу, раков и креветок.

Долгое время Ветрогона никто не тревожил. Здесь, вдали от города, у него мало кто бывал, разве что он иногда приводил приятеля полакомиться рыбой или девушку полюбоваться луной. Ни разу Ветрогон не попытался узнать, принадлежат ли кому-нибудь эти заброшенные земли и не совершил ли он незаконного акта, воздвигнув там свою жалкую лачугу.

Именно так он и сказал Массу, когда тот пришел однажды по приглашению Ветрогона отведать ухи. Ветрогон отлично стряпал, особенно ему удавалась мокека из морского окуня, красной рыбы, карапебы и гароупы, которых он сам ловил. Он не раз носил в подарок Тиберии и рулевому Мануэлу большие рыбины весом в четыре-пять кило или связки сардин, спрутов и скатов и готовил, мокеку на паруснике Мануэла, перебрасываясь шуточками с Марией Кларой, либо в окружении девушек на кухне заведения Тиберии. Уха, сваренная Ветрогоном, всегда получалась такой, что пальчики оближешь!

Иногда он готовил ее у себя в лачуге на Мата-Гато и приглашал полакомиться приятеля. Обычно же он ел кусок вяленого мяса, немножко муки и рападуры [53] . Ветрогон довольствовался малым, а ведь был в его жизни период, когда у него не было даже вяленого мяса — одна рападура да мука. В те времена он бродил по провинции и занимался благочестивой профессией — помогал помирать.

Знаете, как бывает: иные упрямцы, готовящиеся перейти в лучший мир, долго тянут со смертью, отравляя существование родственникам и друзьям. Возможно, это объясняется тем, что они должны расплатиться за грехи и нуждаются в молитвах. И Ветрогон помогал этим медлительным людям переступить через порог иного мира, оставив в покое семью, погруженную в подобающую случаю скорбь и приготовления к похоронам, а также закуски и выпивки для ночных бдений у гроба. Усопших, как правило, поминали на широкую ногу — наедались и напивались до отвала.

Те, у кого оказывался такой приговоренный к смерти упрямец, не желающий умирать и цепляющийся за светильник жизни, знали, что делать: посылали за Ветрогоном, который прежде всего договаривался об условиях оплаты, — он не был рвачом и добросовестно относился к делу. Ветрогон садился у постели больного и начинал читать молитвы, воодушевляя умирающего.

— Давай-давай, ведь тебя сам бог ожидает. Бог и вся его небесная свита, — а потом своим низким голосом он запевал: — ora pro nobis… [54]