Пастыри ночи - читать онлайн книгу. Автор: Жоржи Амаду cтр.№ 50

Она отослала Янсан: никто ее не звал сюда, это не ее праздник… Пусть Янсан простит Донинью, однако будет лучше, если она уйдет. Но Янсан не желала слушать мать святого и продолжала носиться по бараку и дико кричать. Она твердо решила остаться и даже вызвалась сопровождать Огуна в церковь и, если понадобится, заменить Тиберию. Мать Донинья была вынуждена воздействовать на нее своей мудростью и властью.

В конце концов Янсан нехотя удалилась, но едва она ушла, как впали в транс две дочери святого. Чтобы избежать осложнений, Донинья разрешила им один танец, один-единственный, а затем велела увести их в молельню, и поскорее, потому что Янсан пригрозила вернуться.

Веселье между тем росло, дочери святого танцевали все более темпераментно, оркестр играл, все громче, Агрипина кружилась легко и красиво. Мать Донинья по-прежнему нервничала. По договоренности с Огуном все должно было проходить тихо, почти что в тайне, а не с этими безумными плясками в бараке, переполненном народом. Святой в данном, случае был против суматохи, скопления верующих, шума. Но почему он так долго не появляется? Если он еще задержится, то начнут прибывать другие святые, и когда их окажется слишком много, Донинья не сможет уследить за ними и отослать их обратно.

Артур да Гима танцевал в центре хоровода., возраст не позволял ему слишком порывистых движений, поэтому его танец был преисполнен достоинства. Донинья решилась: покинула свое кресло и вышла танцевать в паре с Артуром. Все присутствующие встали и аплодисментами приветствовали мать святого.

Донинья держала в руках орудия Огуна и легонько касалась ими затылка Артура. Ремесленник дрожал всем целом. А когда она дотронулась до его темени, Артура да Гиму словно потряс сильный порыв ветра.

Кружась вокруг Артура, Донинья отстегнула пояс, обвила им Артура, и теперь он танцевал рядом с ней, подчиняясь ее ритму. Вот Артур вздрогнул, точно по его телу пробежал электрический ток, вырвался из рук матери Дониньи и бросился вприпрыжку в большой барак. Наконец-то в него вселилось божество, оно оказалось свирепым, буйным и скакало, как конь. Артур стонал, хохотал, бился о стены, катался, по земле — никогда еще Огун не был столь грозным. Мать Донинья помогла Артуру подняться на ноги.

Под, громкий смех присутствующих божество швырнуло ботинки Артура в заросли и стало танцевать. Танец, его был прекрасен, воинственный и торжественный, хотя и несколько плутоватый. Словно освободившись от бремени лет и бессонных ночей, проведенных за игрой в кости, Артур да Гима снова стал юношей в расцвете сил и быстро кружился в виртуозной пляске. Он даже обнял мать Донинью, горячо прижав ее к своей груди. Она высвободилась, немало удивленная пылом Огуна, явно воодушевленного ролью крестного отца. Затем Огун обнял Массу и станцевал перед ним, что служило доказательством его дружбы, обнял также Жезуино Бешеного Петуха, Тиберию и кое-кого еще. А потом, снова вошел в хоровод и, потанцевав перед Агрипиной, притянул ее к себе и ущипнул. Агрипина нервно засмеялась, Донинья была поражена: никогда ей не доводилось видеть божество, щиплющее девушку!

Когда оркестр замолк, Огун, побродив немного по бараку, остановился перед матерью святого и потребовал свое праздничное одеяние — самое богатое и красивое, а также своё оружие. Праздничное одеяние? Оружие? Уж не сошел ли он с ума? — недоумевала мать Донинья. Неужели он не знает, что нельзя входить в церковь в праздничном одеянии, потрясая оружием?

Святой упрямо топнул ногой, недовольно скривился и повторил свое требование. Терпеливо, но твердо жрица напомнила ему о причине его появления в это утро: ведь он сам решил стать крестным отцом сына Массу. Зачем же тогда ему понадобились праздничные одежды и оружие? Пора идти в церковь, и пусть он постарается вести себя так, чтобы ни падре, ни ризничий, ни присутствующие на мессе не догадались об их хитрости и не узнали Артура да Гиму. Он должен держать себя скромнее, не шуметь, ничем не выдавая своего присутствия. Только так им удастся крестить ребенка. Пусть он представит себе, какую физиономию скорчит падре, если узнает крестного. Крестины сорвутся, мальчик останется некрещеным, и не будет никакого крестного.

Огун вроде согласился с этим. Он заявил, что в церкви будет вести себя так, что никому и в голову не придет, кто он на самом деле. Но здесь, в бараке, он хотел поозорничать со своими сыновьями и дочерьми, с друзьями и кумом. Пусть Донинья прикажет, чтобы пели кантиги и играл оркестр, он желает еще немного потанцевать.

Но Донинья не разрешила этого. Они и так опаздывают, пора идти, хватит петь и плясать. Времени уже много, а им еще предстоит изрядный путь — и пешком, и в трамвае. Огун, однако, продолжал топать ногами и грозить.

Донинья рассердилась: пусть делает что угодно, только потом никого не винит в том, что из этого получится. Пусть, сколько хочет, танцует, надевает праздничные одежды, но на нее пусть больше не рассчитывает. Он один пойдет в церковь и сам все устроит.

Услышав эти угрозы, Огун неохотно подчинился, и все же лишь с трудом удалось заставить его обуться. Он ни за что не желал надевать ботинки. Обутое божество — да где это видано? Наконец удалось достичь соглашения: он обуется, когда дойдет до трамвая.

По дороге к трамвайной остановке он трижды сбегал, и его подолгу искали в зарослях. Мать Донинья, которая уже не на шутку тревожилась, давала обеты святому Бонфиму, прося его, чтобы все обошлось. Еще никогда не доводилось ей иметь дело со столь капризным и строптивым Огуном. Даже если учесть то обстоятельство, что языческое божество впервые направлялось в христианский храм крестить ребенка, вело себя оно очень странно.

И никогда еще по рельсам города Салвадоро-да-Баия-де-Тодос-ос-Санто не бегал такой веселый трамвай, как тот, что появился в то утро в начале седьмого со стороны Кабулы. Он направлялся в Байша-до-Сапатейро и был набит женщинами в цветастых юбках, надетых поверх накрахмаленных нижних, в пестрых тюрбанах, ожерельях и браслетах.

Среди них без устали крутился какой-то беспокойный субъект, как будто бы пьяный; он все время порывался танцевать, забравшись на скамейку. Неугомонного гуляку пыталась утихомирить толстая тетка, в которой многие узнавали мать святого Донинью.

Вагоновожатый, сильный молодой негр, почти не управлял трамваем, но это его мало беспокоило. Трамвай то тащился, как улитка, будто для него не существовало расписания, то мчался с бешеной скоростью, нарушая правила уличного движения. Кондуктор, косоглазый мулат с жесткими волосами, безмятежно названивал ритуальные мелодии, отказываясь получать за проезд. Кто-то из веселых пассажиров хотел было заплатить за всех, но кондуктор вернул ему деньги. «Проезд бесплатный, за счет Компании», говорил он смеясь, будто сегодня на трамвайных линиях распоряжались вагоновожатые и кондукторы, подчиняясь положению о всеобщей радости и повсеместном дружелюбии.

Город был окутан голубой дымкой. Люди на тротуарах улыбались, глядя на этот странный трамвай.

…Они вышли на Байша-до-Сапатейро и направились к площади Позорного Столба. К небольшой группе прибывших сразу присоединилось много любопытных. Трамвай опустел и остался стоять на рельсах, так как и кондуктор, и вагоновожатый покинули его и примкнули к процессии. Вскоре образовалась пробка, вызвавшая большое смятение, ибо в этом районе было много торговых и промышленных предприятий. В тот же час некоторые шоферы неожиданно побросали свои грузовики и поспешили в церковь Розарио дос Негрос. Многие рабочие после короткого совещания тоже решили не выходить в этот день на работу и отправились смотреть крестины.