Эта мерзкая, наглая баба в розовом халате!.. Как все-таки несправедливо устроена жизнь! Таким наглым и бессовестным всегда достается самое лучшее. Не зря говорят: нахальство – второе счастье. Правда, кое-кто считает, что за все злые дела человеку непременно воздастся, но когда и где? Вот если бы за такое воздавалось здесь и сейчас, в этой жизни!
Она вспомнила, как орала на них с Ликой наглая баба, как топорщились ее волосы, завитые мелкими бараньими колечками, вспомнила розовый халат и тапочки с собачьими мордами и передернулась от отвращения.
– Чтоб она сгорела! – в сердцах проговорила Ольга и вздрогнула от звука собственного голоса.
Что это, она уже разговаривает сама с собой… так недолго и свихнуться!
И вдруг ей показалось, что глаза зверька на ее пальце тускло блеснули и стены кухни плавно качнулись. Воздух зыбко задрожал, как это бывает в очень жаркий день, и поплыл радужными пятнами…
Ольга схватилась за стол, перевела дыхание.
Нет, хватит с нее на сегодня, слишком много событий…
Валентин Сорокин сидел за своим столом, как всегда, заваленным старинным оружием, шкатулками, чашами и прочими восточными редкостями, и внимательно разглядывал богато инкрустированные кинжальные ножны.
– Привет, Дима! – проговорил он, не поднимая головы. – Чем могу помочь?
– Очень даже можешь. – Старыгин подошел ближе к приятелю. – Расскажи мне про тот перстень, который ты мне дал прошлый раз. Ну, тот, в форме виноградной лозы или ветки растения. Какого он времени, из какой страны происходит… все, что можешь!
Сорокин отложил ножны, поднял глаза на коллегу. Рыжеватые волосы его были всклокочены.
– Ты знаешь, это очень странно!.. – проговорил он с какой-то неуверенностью в голосе. – После твоего ухода я стал искать тот перстень в описях отдела, среди единиц хранения, и ничего не нашел. Он у меня не числится…
– То есть как – не числится?
– Очень просто: не числится – и все. Такой перстень не упомянут ни среди единиц постоянного хранения, ни в актах новых поступлений. Не представляю, как такое может быть. Так что, когда ты его вернешь, мне придется заново его оформлять, как новое приобретение. Та еще головная боль…
Старыгин в это время подошел к окну, где стояло принесенное Татьяной экзотическое растение… кажется, юкка.
– О, да ты его засушил совсем! – воскликнул он и вылил в горшок полбутылки воды, что стояла на окне.
– Слушай, я вообще-то эту воду для кофе принес! – возмутился Сорокин.
– Ничего, сходишь еще раз, растению тоже попить надо… – усмехнулся Старыгин, ему показалось, что острые жесткие листья помахали ему благодарно.
– Слушай, ты про кольцо пришел узнать или цветочки поливать? – рассердился Сорокин.
– А что про него спрашивать, если ты все равно про него ничего не можешь рассказать? – поддразнил Дмитрий Алексеевич. – Ты же все равно про него не знаешь!
– Точно! – со вздохом подтвердил Валентин. – Единственное, что могу тебе посоветовать, – сходи к Тизенгаузену, он в таких вещах разбирается, как бог. Если уж он ничего тебе не расскажет – значит, и никто другой… только ты ведь знаешь, с ним трудно иметь дело, он человек увлекающийся, заговорит тебя до полусмерти…
Дмитрий Алексеевич поблагодарил приятеля за дельный совет и задумчиво побрел по коридору.
Кабинет Карла Антоновича Тизенгаузена находился на этом же этаже, через несколько комнат от Сорокина. Он считался самым крупным специалистом по старинным украшениям, и если Старыгин сразу же не направился к нему со своими вопросами, то как раз по той причине, о которой сказал Валентин: Карл Антонович и впрямь был человек со странностями.
Он принадлежал к старинному прибалтийскому дворянскому роду и унаследовал от своих благородных предков вспыльчивый характер и удивительное многословие, поэтому коллеги старались по возможности избегать общения с ним.
Старыгин остановился перед нужным кабинетом и осторожно постучал.
– В чем дело? Кто там? Зачем? – раздался из-за двери раздраженный голос. – Я занят!
Несмотря на такой обескураживающий прием, Старыгин приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
В отличие от большинства рабочих кабинетов сотрудников Эрмитажа здесь царил просто идеальный порядок. Ни разбросанных по полу папок с рукописями и старинными документами, ни заваленного редкостями стола – в общем, ничего, что в представлении Старыгина олицетворяло собой рабочий беспорядок.
Вдоль стен кабинета стояли закрытые шкафы, в простенках между ними висели старинные гравюры и отличные репродукции картин в строгих рамках. Возле окна громоздился массивный сейф. На чистом, аккуратно вытертом столе красного дерева находилась только открытая перламутровая шкатулка. Сам хозяин кабинета, худощавый мужчина неопределенного возраста с длинным породистым лицом, держал перед собой маленькую золотую сережку, которую он разглядывал через вставленную в глаз ювелирную лупу.
Тизенгаузен поднял взгляд на Старыгина. Из-за крючковатого носа и черной лупы он казался похожим на какую-то диковинную птицу – то ли сороку, то ли филина.
– Ах, это вы, Дмитрий Алексеевич! – проговорил он виновато. – Заходите, голубчик, заходите! Извините за такой прием, я думал, это опять кто-то из охраны… они меня совсем замучили своими проверками! Совершенно не дают работать, только и следят, хорошо ли я запираю свои раритеты.
– Ну, их можно понять – ведь у вас в работе очень ценные старинные драгоценности…
– Можно подумать, что картины, с которыми работаете вы, менее ценны! Просто этим господам из охраны кажется, что золото и серебро – это самое дорогое, что есть у нас в музее. Исторические и художественные ценности они недооценивают.
Тизенгаузен вынул лупу, положил ее на стол и, откашлявшись, осведомился:
– Так с чем вы пожаловали, Дмитрий Алексеевич? Думаю, не для того, чтобы поговорить об охране музейных ценностей! У вас ко мне какой-то вопрос?
– Да, конечно. Простите, что отрываю вас от работы, но я хотел бы, чтобы вы рассказали мне что-нибудь об этом кольце, – и он протянул хозяину кабинета перстень.
– Интересная вещь… очень интересная! – Карл Антонович снова вставил в глаз лупу, наклонил голову набок, как любопытная сорока, и принялся разглядывать кольцо.
Старыгин молчал, не мешая ему изучать диковину.
Так, в полной тишине, прошло несколько минут. Наконец Тизенгаузен вынул лупу, положил ее на стол и, вернув перстень Старыгину, повторил тихо и взволнованно:
– Очень интересная вещь!
– И что же вы можете о ней сказать? – не выдержал Старыгин, поскольку в кабинете снова воцарилась тишина.
– Прежде всего, что вообще вы знаете о кольцах? – спросил Карл Антонович.
– Ну… это одна из разновидностей украшений… – протянул Дмитрий Алексеевич.