– Увы, отношений с отцом у него нет никаких, –
вздохнула Олимпия. – Впрочем, может, это и к лучшему. Гарри, к сожалению,
слишком занят, чтобы всерьез поговорить с Чарли. А я вижу, что в последнее
время Чарли как-то замкнулся. – Она рассказала о недавнем самоубийстве его
друга, которое тягостно подействовало на сына. – Он на эту тему не распространяется,
но по почте на наш адрес пришел счет от психотерапевта в Дартмуте, и Чарли
объяснил, что ходил на консультации после того случая. В июне, когда Чарли
только приехал на каникулы, настроение у него еще было подавленное. Правда, к
концу лета, после лагеря, он вроде бы ожил и снова стал похож сам на себя.
– Ты уверена, что с ним все в порядке? –
забеспокоилась Фрида. В отличие от многих сверстниц она сохраняла остроту
реакций и широту интересов, свойственные молодым.
– Надеюсь, – осторожно произнесла Олимпия. –
Мне кажется, он по натуре такой задумчивый аналитик и склонен многие вещи
держать при себе. Раньше он чаще со мной делился, а уж о том времени, когда
маленьким был, я и не говорю. Наверное, с возрастом у всех детей это проходит –
взрослеют дети… Но на сердце у меня что-то неспокойно.
– А девушка у него есть? – оживленно
поинтересовалась Фрида. Она уже давно не задавала невестке этого вопроса и
надеялась, что за последнее время ситуация изменилась.
– Постоянной – нет, насколько я знаю. Летом он проводил
время с сестрами и их подружками. Была у него девушка на втором курсе, но через
какое-то время они расстались. Не похоже, чтобы с тех пор у него был серьезный
роман. А в этом году после самоубийства однокурсника Чарли вообще впал в
депрессию. В Колорадо в летнем лагере, мне кажется, он тоже ни с кем не
познакомился, во всяком случае мне он ничего не рассказывал. При всей своей
общительности он слишком разборчив.
Фрида покивала. Чарли порядочный, чувствительный,
внимательный мальчик, много времени проводит с сестрами и сводным братишкой,
очень привязан к матери и любит отчима. Фрида и раньше думала, что духовная
стезя вполне могла бы стать его призванием.
Она улыбнулась невестке и подлила ей чаю.
– А может, ему не в священники пойти, а в раввины? У
меня отец был раввином, он умел так внимательно слушать людей, вникать в их
проблемы. Очень был образованный человек, многие люди благодарили его за
участие и мудрые советы. Я хоть и маленькая была, а помню. – Она редко
говорила о родителях, но всякий раз, когда эта тема всплывала, отзывалась о них
с теплотой, которая трогала Олимпию до слез.
– Чонси придет в восторг! – Обе рассмеялись,
представив себе, какой будет реакция сноба Чонси, если сын примет иудаизм и
станет раввином. – Его отец с ума сойдет! Мне эта затея по душе.
Чонси и его вторую жену Фелицию Фрида видела лишь однажды.
Чонси не счел необходимым проявить к ней должного внимания. Фрида для него
просто не существовала. Он мгновенно вычеркнул ее из списка людей, достойных
его интереса, ведь она не принадлежала к его кругу.
Олимпия прекрасно понимала, что Чонси Уокер будет возмущен
тем, что она посмела пригласить на Аркады Фриду. Возможно, он даже не соизволит
поздороваться с пожилой дамой. Но еще больше его разозлит то, что она позвала
Маргарет Вашингтон. Старые еврейки и темнокожие особы никак не вязались с его
представлениями о бале дебютанток-аристократок. Олимпия легко могла вообразить,
кого пригласят со своей стороны Чонси с Фелицией – исключительно тех, кто
входит в Социальный реестр, рафинированных представителей знатных семей,
чопорных и напыщенных. С Фридой хотя бы приятно общаться, она много
путешествовала, постоянно читает, с интересом говорит о политике и умеет в
считаные минуты расположить к себе собеседника. А Маргарет? Умница – каких
нечасто встретишь!
Олимпию все еще огорчало, что Гарри отказывается ехать.
Впрочем, Олимпия уже почти смирилась, да и Фрида, кажется, тоже. До бала
оставалось три месяца, и сейчас они обе радовались, что наконец-то решили
вопрос с нарядами для себя.
Разговор зашел об очередном судебном деле, которым сейчас
занималась Олимпия. Потом обсудили недавний скандал в сенате, не сходивший с
информационных лент все последние дни. Фрида была счастлива, что Олимпия в
кои-то веки никуда не спешила и могла поговорить со свекровью, не считаясь со
временем.
Ближе к вечеру Олимпия распрощалась с Фридой. Вернувшись
домой, она застала Гарри за приготовлением ужина. Ему активно помогал Макс. Они
учинили на кухне настоящий бедлам, но, судя по довольным физиономиям, прекрасно
провели время.
– Где ты была так долго? – поинтересовался муж,
когда Олимпия поцеловала его и нагнулась обнять сына.
– Ходили с твоей мамой по магазинам, я же предупредила
тебя. Сам понимаешь – это дело требует времени, – ответила она, обводя
счастливым взглядом своих любимых мужчин. Господи, какое это счастье, когда
тебя ждут дома!
– Как мама? – спросил Гарри, укладывая мясо на
решетку. На воскресный ужин он запланировал приготовить барбекю. К этому
располагал и теплый вечер, так что погода вполне позволяла заниматься приготовлениями
на лужайке за домом.
– Все отлично. Мы подобрали ей дивное платье к балу.
– Ах, вот оно что… – нахмурился Гарри и направился
к жаровне, чтобы положить мясо.
Макс бросился к матери.
– Он все равно не поедет, – с серьезным видом
объявил он.
– Я знаю, – улыбнулась Олимпия. – Мы с папой
обо всем договорились.
– Ты на него больше не сердишься? – забеспокоился
Макс.
– Нет. Имеет же он право на собственное мнение!
В этот момент в кухню вернулся Гарри. Олимпия подошла к мужу
и обняла его.
– Дорогой, согласись, что твое отношение к этому балу
тоже не вполне политкорректно. Это фактически дискриминация в отношении белых
англосаксов, – улыбнулась она.
– А у них – дискриминация чернокожих и евреев.
– Тогда вы квиты, – невозмутимо отвечала Олимпия. –
Мне кажется, любая дискриминация заслуживает осуждения.
– Вижу, общение с моей мамой даром для тебя не
прошло, – заметил Гарри, занявшись салатом. – Ей просто нужен повод
нарядиться! Все вы, женщины, одинаковые, лишь бы покрасоваться. А сути этого мероприятия
не понимаете или не хотите понять.
– Гарри, это просто светский ритуал. И только! И
девочки будут расстроены, если ты не поедешь. Вот это мне кажется куда
серьезнее – обижать тех, кого ты любишь и кто любит тебя, ради того, чтобы
продемонстрировать свои принципы посторонним людям. Кто оценит твою гражданскую
позицию, кто вообще обратит внимание на твое отсутствие, кроме нас – твоих
близких?! Только нам будет тебя не хватать! Ну, сам подумай: девочки выезжают в
свет, а тебя нет с нами! Ты их вырастил, ты делил с ними и радости, и
трудности, они любят тебя! И в такой день ты нас бросишь?!
– Прекрасно обойдетесь без меня! А мы с Максом дома
посидим.