Принцесса Анита и ее возлюбленный - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Афанасьев cтр.№ 54

— То-то и оно. Все вы такие. А надобно знать. Двух половинок не бывает. Или ты с нами, или с ими. Глобализация. Понимать пора дурной башкой.

— Ой, Кузьма Витальевич, что же вы со мной делаете?! — Резким усилием ей удалось вырваться, и по инерции Анита чуть не улетела в сугроб. Зубатый глядел на нее ошарашенно. Разгорячась, он уже расстегнул на ней пальто и пытался стянуть юбку. При этом не имел четко выраженных намерений, ибо еще не решил, куда отнести акт, по всей видимости, неизбежного совокупления с забугорной курочкой — к психологическому воздействию или к порче товара. Вдобавок уже не в том он был возрасте, чтобы заниматься этим на морозе.

Внутри здания их встретил дежурный, наряженный в форму морского пехотинца, который, увидев начальство, вытянулся во фрунт, вскинул руку к стриженной наголо башке и отрапортовал по всей форме:

— Ваше превосходительство, в тюрьме все спокойно, за сутки никаких происшествий не случилось.

— Как не случилось? — пожурил Зубатый. — Ванька Толмач удавился. Это разве не происшествие?

— Никак нет! — пуча глаза, рявкнул дежурный. — Все по инструкции, как предписано уставом.

— Хорошо бы, коли так… Опусти руку, болван. К пустой голове не прикладывают. В карцер захотел?

Дежурный вытянул руки по швам, затрясся и побледнел. Зубатый снял с деревянной стойки связку ключей и повел Аниту на второй этаж, где располагались камеры-одиночки. Перед началом осмотра дал ей последние указания. С заключенными можно разговаривать, задавать вопросы, но руками их трогать нельзя, могут вошики перепрыгнуть. Анита осмелилась спросить:

— А зачем все это, Кузьма Витальевич? Зачем мне их смотреть?

Зубатого вопрос неприятно поразил:

— Не вникла, деточка. Правильно Желудь тебя прислал. Каша у тебя в голове. Зачем, говоришь? Да чтобы своими глазами увидеть, какая участь тебя ждет, коли станешь супротивничать.

— Я не супротивничаю.

— Цыц, малявка!

В первой камере на деревянном топчане сидела пожилая женщина в сером халате. Бесцветные космы растрепаны, лицо такое, будто с него стерли все краски и оставили лишь пустые темные провалы глаз. При их появлении женщина повернула голову и тяжко вздохнула.

— Уже? — спросила потерянно.

— Ничего не уже, — одобрил Зубатый, — поживешь еще покамест… — Обернулся к Аните: — Учительша из Агапово. Приговорена к высшей мере. Без права обжалования. Бунтовщица. Самый вредный элемент. Давно бы ее придавили, мораторий действует. Ничего, скоро отменим.

Потрясенная, Анита оперлась рукой о стену.

— За что ее, Кузьма Витальевич?

— Есть за что, не сумлевайся. Детишек подбивала. Учебник ей не понравился, который из города прислали. У-у, зараза! Сам бы придушил, но не положено. У нас все по справедливости, без самочинства… Слышь, Дарья, не покаялась еще?

Женщина вдруг сползла с топчана и стала на колени. Протянула к Зубатому дрожащие руки:

— Давно покаялась, батюшка мой! Прости меня дуру!

— Кто главнее, капитализм или социализм?

— Капитализм, батюшка, ох капитализм!

— Что же ты, тварь, детям внушала, будто прежде люди лучше жили? Зачем с пути сбивала?

— Только по дурости, батюшка мой, только по дурости.

— Притворяется, — сказал Зубатый Аните. — Ей хоть кол на голове теши, будет за свое дерьмо держаться. Слухай, притчу тебе расскажу, на зоне читал. Тамерлан, слыхала про такого? Во! Великий был государь, весь мир покорил, как американосы нынче. Так вот с им случай произошел. Доложили ему, что какой-то нищий на базаре тоже хочет стать царем. Тамерлан, конечно, удивился: как так? Клоп вонючий, а туда же, на трон! Решил опыт сделать, по-нашему говоря — реформу. Позвал нищего, велел одеть в царские одежды, посадил на трон. Тот, конечно, доволен, ликует. День тако-то сидит на троне, два, после его Тамерлан опять вызвал. Ну что, говорит, сучонок, дорвался до красивой жизни, рад небось? Тот, в натуре, благодарит, кланяется, ноги целует. Тамерлан спрашивает: еще есть желания или больше нету? Для понта спросил. Духарик мнется, мнется, а после возьми и брякни: есть, дескать, еще последняя маленькая просьба. Царь говорит: ну? — Зубатый сделал эффектную паузу, как заправский оратор. — И чего услышал? Подайте убогому нищему милостыньку Христа ради. Поняла притчу, а?

Анита не ответила, склонилась над учительницей, попыталась поднять ее с пола.

— Не трогай меня, девонька, — заблажила несчастная. — Ох, погибаю, замучили злодеи окаянные…

Зубатый пнул ее носком в живот, Аниту подхватил за ворот, выволок в коридор.

— Велел же не дотрагиваться, — гневно блестел глазами. — Или русского языка не понимаешь? Хочешь, чтобы в керосин посадил?

— Как не стыдно, Кузьма Витальевич. Культурный человек, книжки читаете. Разве можно так с женщинами обращаться?

— Не женщина она. Заруби себе на носу. Совковое отродье. Всех к ногтю. Отжили свое.

— Нельзя быть таким человеконенавистником, Кузьма Витальевич.

— Поговори еще!.. Вон в той камере похлеще фрукт сидит. Пойдем-ка. Интересно, что о нем скажешь.

В соседней камере с топчана ловко, как с насеста, спрыгнул худенький востроглазый старичок, с головой, будто обнесенной метелью. Как оживший спичечный коробок с приставленной белой головкой. Казалось, все косточки в нем просвечивались, но неожиданно зычным голосиной старичок рявкнул:

— Здравия желаю, ваше олигархическое благородие! Не лопнул еще от крови?

— Вот, гляди, — с горечью произнес Зубатый. — Ветеран хренов. В чем душа держится, а все неймется. Все зубоскалит. Чему радуешься, древесина? Я ведь тебя к четвертованию приговорил.

— Сунь приговор себе в задницу.

— За что его посадили? — ужаснулась Анита. — Он же старенький, не понимает, что говорит.

— Старенький? В Вострушках самый известный смутьян. Знаешь, что удумал? Красный флаг из наволочки сделал и поперся к магазину пенсию требовать. А спроси, зачем ему пенсия? Думаешь, молочка купить? Ежели бы так. Грозился достать у чечен гексагена и тюрьму подорвать. Старенький!

Старик вдруг заревел:

— Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовет Отчизна нас… — и, пританцовывая, направился к ним, диковато закатывая белки глаз.

Анита в испуге выпорхнула в коридор. Зубатый вышел следом, захлопнул дверь. Изнутри в нее несколько раз бухнуло, как будто молотом.

— Чем это он так? — прошептала Анита.

— Башкой, чем еще. Она у него деревянная. А говоришь, за что посадили. Эх ты, наивная душа.

В следующей камере сидел секретарь деревенской партячейки Сидорин Михаил Михайлович. По возрасту он не уступал предыдущему ветерану, но производил солидное, положительное впечатление. Когда вошли, что-то мусолил карандашом на газетном обрывке. Вид у него был вполне добропорядочный, хотя, по словам Зубатого, это тоже был один из самых опасных преступников. За разжигание межнациональной розни и призывы к гражданской войне приговорен к забиванию камнями. От приведения приговора в исполнение его, как и прочих, спасал мораторий на смертную казнь. Если бы Анита познакомилась с ним поближе, то узнала бы, что старого коммуниста больше всего угнетало не плачевное положение, в котором он оказался, а неблагополучие с первичной ячейкой, кою он возглавлял со времен Никиты Хрущева. Первичка объединяла членов партии из шести соседних деревень, включая Агапово и Вострушки, но за последнее десятилетие ее постигла катастрофическая убыль. Если быть точным, из действующих членов в ней осталось только двое: он сам и старуха Маркеловна с железнодорожного переезда. Остальные либо повымерли, либо еще на заре демократии подло переметнулись в стан врага. Правда, Сидорин по-прежнему заполнял ведомость на двадцать пять человек и из своей скудной пенсии выплачивал за них регулярные партвзносы. Но это предел, расширять организацию ему не позволяло материальное положение. Он не сомневался, что поступает правильно, фиктивный список — это не обман, а военная хитрость; но его ужасала мысль, что, если шустрые ребята из СПС во главе с азиаткой Хакамадой каким-то образом прознают про это, разразится неминуемый скандал с подключением всех СМИ.