Я думал, король хоть интереса ради спросит, кому вздумалось нападать на опального принца! Но он только усмехается своей кривой усмешкой. И кидает с той же издевательской интонацией:
– Разделить, говоришь? А если – позорный столб и плети? Клянусь Господом, ты это заслужил!
Голос Карела вздрагивает:
– Я подчинюсь вашей воле, мой господин и король. Я готов ко всему, и да поможет мне Господь.
– А ты? – Лютый смотрит на меня хищным взглядом. – Ты тоже готов ко всему? Ради этого вот слизняка?
Плохо ты знаешь своего сына, думаю я.
– Не припомню такого закона, чтобы дворянину полагались плети без суда и следствия. – Я улыбаюсь в лицо Лютому. – Тем более – позорный столб. Когда суд? Я, прах меня побери, буду требовать для нас защитника.
Карел кидает на меня ошалелый взгляд. Капитан выразительно таращит глаза и стучит себя пальцем по лбу. А король… я бы сказал, что он звереет – если б до того в его облике было хоть что-то человеческое. Сам убьет, думаю, своею рукой. Прямо сейчас…
– Он прав! – Дверь открывается, и в камеру входит королева. Бледная и решительная.
– Ты-то что здесь позабыла?! – рявкает король.
– Уж я-то, хвала небесам, могу ходить по дворцу в любое время дня и ночи! И с каких пор сыну грозит позорный столб только за то, что он хотел говорить с матерью?
– С тех пор, как он ради этого влез по-воровски в чужой дом, – рычит король. – Проваливай, хватит с меня твоих соплей! Иначе, клянусь, я велю засадить тебя под замок!
– Матушка, лучше уйди, – вдруг говорит Карел. – Пусть все идет как идет, не вмешивайся, не надо.
– Во-во, – ухмыляется король, – послушай умного совета. Оставь мужские дела мне.
Королева замирает на миг… Ее взгляд обнимает нас с Карелом, как летний ветер, как теплая волна из золотых искорок… Она выходит молча, и я думаю: ее слово еще не сказано. А Лютый вновь оборачивается ко мне:
– Ты спросил, когда суд? Суд – мое слово. И приговор выношу я. Уже вынес. Ты готов на плети и позорный столб ради этого слизняка? Хочешь помилование? И место в моей страже? Только за то, что сам отсыплешь ему положенное? Я же вижу, ты – не трус, как он!
– Вот так, ваше величество? Вам нужны в страже люди, способные на предательство? – Капитан багровеет. Уж ему-то точно не нужны! Я снова улыбаюсь. Я вижу, как бесит Лютого моя улыбка… что ж, пусть. Ты не мой король. Я не стану перед тобой на колени. Гляди врагу в лицо и не отводи глаз… Не тебе, Лютый, ломать меня. Кишка у тебя тонка. – Нет, не хочу. Что Карелу, то и мне.
– Надо же, как тебе везет на друзей! – Лютый глядит на сына и кривится. – «Что-Карелу-то-и-мне!»
– Верно, везет… – Наверное, Карел усмехается. – Должно же мне хоть в чем-то повезти.
Раз уж так не повезло с отцом, продолжаю мысленно. И Лютый, видно, тоже… Он рявкает:
– Почему ты тогда не на коленях, «Что-Карелу-то-и-мне»?
– Потому что он сглупил, – отвечаю я. – Он понадеялся на отцовские чувства. Встань, Карел. Пожалуйста.
– Он? – Король смеется – страшным, коротким и хриплым смехом. – Он встанет, как же! Боже мой, и это ничтожество я называл сыном! Ты не видишь, с кем связался?! Он сейчас сапоги мне будет вылизывать! Слышь, ты, сопля! Скидываю по пять плетей за каждый сапог!
Карел встает. Шатаясь, отходит к стене, опирается о нее плечом. Глухо произносит:
– Я ошибся, да. Я самый что ни на есть настоящий безголовый балбес. Но, клянусь Светом Господним, больше я этой ошибки не повторю. Я запомню урок. Пусть будут плети, мой король.
– Ты слышал приговор, сэр Оливер. Позаботься, чтобы к утру все было готово. Я не желаю терпеть у себя эту мразь дольше необходимого. Утром – к столбу, вечером – плети. А потом – вон из столицы обоих. Проводи до ворот и дай пинка, а если вернутся – пусть пеняют на себя.
– Слушаюсь, мой король.
– Да подбери палача поуверенней. Я приду и, если замечу слабину…
Лютый разворачивается на каблуках и выходит.
– Свет Господень! – Капитан качает головой. – Мог ли я подумать…
– Руки хоть развяжите, – прошу я.
– Да, конечно! – Капитан разрезает веревку на руках Карела. – Разворачивайся, парень. Как хоть звать тебя, «Что-Карелу-то-и-мне»? Прости, запамятовал я…
– Серега… Сергей.
– Теперь запомню. Карел, мальчик мой, что я могу для тебя сделать?
– Палача поуверенней… – Карел горько смеется. – Позорный столб, Свет Господень!
– Теплую одежду и немного еды в дорогу, – говорю я. – К воротам, вместо пинка. Оружие и лошади будут. Мы и так собирались уходить.
– И передайте матушке, чтобы не злила его! – Карел трет запястья, опустив глаза. – Я боюсь за нее. Если с нею что-нибудь случится… тогда я возненавижу своего короля, а это неправильно. Идите, сэр Оливер… вам пора, у вас много дел на эту ночь. Спасибо, что развязали.
– Мальчик мой… мой принц! Нечистый меня раздери, как бы я хотел… – Сэр Оливер машет рукой и выходит. С визгливым скрежетом становится на место засов.
Карел садится на пол, роняя руки на колени. Говорит:
– Хоть бы выдержать.
Я пристраиваюсь рядом – боком к нему, чтобы видеть лицо.
– Ты сомневаешься в себе?
– Еще бы!
– Не сомневайся. Это главный секрет, Карел, – даже и не думай сомневаться. Конечно, мы выдержим. Ну… да, придется туго. Но кто мы будем, если не сможем выдержать?
Карел смеется – коротко, хрипло и страшно:
– Помнишь мэтра Рене? Символику наказаний?
– Думаешь, я слушал эту чушь?
– Позорный столб – крайняя степень бесчестья. Даже для простолюдина. А дворян, приговоренных к позорному столбу, за всю историю Таргалы было всего трое. Я помню их имена… А теперь к ним прибавится мое.
– И за что их? – спрашиваю я.
– Предательство… трусость на поле боя… клятвопреступление…
– А тебя – за что?
Карел молчит.
– Четвертый дворянин Таргалы, приговоренный к позорному столбу, всего лишь искал спасения для своей страны. Я горжусь, Карел, что стану завтра рядом с тобой. Веришь?
– Да, – шепчет Карел.
– Я выдержу, клянусь в том Светом Господним. Ни на миг я не пожалею, что пошел с тобой.
Карел поднимает голову, всматривается мне в глаза отчаянно больным взглядом. Верь, думаю я. Сможем. Не сложней, чем «играть героя»… Жаль, ты не знаешь, – а рассказывать не время и не место.
– Тогда я тоже клянусь… – Он запинается, сглатывает. – Клянусь принять твердо все то, что принесет мне завтрашний день. Клянусь… я не поддамся! Я не слизняк и слизняком не стану. Пусть он думает обо мне что хочет – но у меня есть мать, и ей не придется краснеть за сына.