Выстрел в Опере - читать онлайн книгу. Автор: Лада Лузина cтр.№ 99

Придерживая неблагонадежный живот левой рукой, правой Землепотрясная штукатурила щеки румянами из фарфорового флакона Кылыны.

— Феминистки боролись с проституцией, узаконенной царским режимом! Они распустили бордели! — припугнула краснощекую Маша.

— Ага… — весело цокнула языком Даша Чуб. — Знаешь народную примету? Если баба борется за женские права, значит, у нее нет мужика! Зуб даю, Клара Цеткин придумала 8 Марта не потому, что знала про Брыксы, а потому, что просто не знала, как заставить парней обращать на нее внимание — хоть один раз в году. Может, и правы были те амазонки, которые решили, что жить со своим любименьким мальчиком важнее, чем голосовать… А как думаешь, я не слишком уж толстая? Я ему понравлюсь? Ты кучу книг перерыла. Там написано, на каких он дам западал? — Чуб сорвала со стола узорную скатерть и прикинула ее на себя.

— На скромно одетых, — экстренно соврала Ковалева.

…сидят, курят, пьют, судорожно притворяются веселыми, танцуют, выделывая гнусные телодвижения, имитирующие акт половой любви. Иногда внимательно и долго, иногда с грубой поспешностью выбирают любую женщину и знают наперед, что никогда не встретят отказа. Нетерпеливо платят вперед деньги и на публичной кровати, еще не остывшей от тела предшественника, совершают бесцельно самое великое и прекрасное из мировых таинств — таинство зарождения новой жизни.

Александр Куприн. «Яма»

Сосредоточенная, с выпрямленной спиной, Даша вошла в нутро кабаре.

Чувствовала она себя так, словно выходит на театральную сцену, и ощущение это было привычным и очень приятным.

Даша любила сцену.

В музыкальном училище, готовясь к экзаменам по мастерству, она всегда с нетерпением ждала своих сценических выходов и знала: ее педагоги тоже ждут их (похихикивая промеж собой: «Что еще наша Чуб отчебучит?»). В то время как другие пели положенные экзаменационные песни, Даша разыгрывала целые номера, шила костюмы — и неизменно получила высший бал с плюсом — плюс предсказание: «Наша Даша уж точно станет „звездой“!»

Даша любила сцену ночного клуба.

И еженощные выступления никогда — ни на долю доли секунды! — не казались ей постылой рутиной.

Даша любила каждую ночь, каждую строку своих песен (хоть все они были не ее, а чужими, позаимствованными у бывших и нынешних «звезд»). Даша любила каждый свой номер, поставленный вместе с хореографом Сани, каждую репетицию — едва ли не каждое утро она добавляла в их партитуру что-нибудь землепотрясное, придумывала новые прикольные и смешные ходы, доводила до совершенства старые…

Даша равно любила себя в искусстве и искусство в себе!

Любила серое нутро закулисья и волнение, щекотавшее ей грудь перед выходом, — такое похожее на предчувствие новой и страстной любви!

Любила момент перехода из мира репетиций и «задников» в иной, сверкающий, гремящий музыкой мир — Даша прыгала в него, как в постель, с ощущением головокружительно-безумного счастья!

Она любила силу и власть своего громкого голоса, свое послушное тело, любила до смерти каждого зрителя, глядевшего на нее в этот миг….

И то, как сильно она любила все это, Даша поняла лишь сейчас, потеряв свой клуб, свою сцену, своего зрителя, своего друга и хореографа. Только сейчас, переступив порог кабаре и вдохнув дорогое, дрожащее предощущение праздника.

Шоу начинается!

И губастенький, уже почти любимый, почти спасенный ею Митя Богров был где-то здесь.

Чуб втянула носом волнительный воздух.

С жадным любопытством взглянула на прикрытую бархатом сцену. Оценила настроение публики, сидящей за столиками.

Публика, на ее профессиональный взгляд, была «тяжелой» — ленивой, такую трудно «поднять». Публика не ждала открытия занавеса, не жаждала узреть наготу подмостков, такую похожую на женскую наготу.

Офицеры пили шампанское. Господин в пиджаке и перечеркнутом цепью жилете брезгливо морщил губы, прикрытые патиной сигарного дыма.

Но все эти странные, несовременные люди мнились Даше разряженной в театральные костюмы массовкой. А она себе — главной героиней спектакля в ожиданье коронного выхода.

Землепотрясная поправила шляпу, провела ладонью по боку мешковатой блузы, мысленно обругала их дурацкую моду и пошла «на выход» — к одному из круглых столов.

Дам в зале было немного. Дам-одиночек не наблюдалось вообще. Все шли в пристяжке к кавалерам.

«Если ты сядешь за столик одна, ты — либо тайная проститутка, либо демонстрируешь, что ты — свободная женщина. Предлагаю „свободную женщину“, — сказала побывавшая „свободной“ Мария Владимировна. — Они могут не носить корсет, курить и коротко стричься. Главное — не забудь уточнить: „Я — свободная женщина“. Не то примут за проститутку».

«О’кей, корсет мне подходит, — ответила Чуб, имея в виду, что ни один из корсетов Кылыны к ее объемной груди не подошел, пришлось надеть блузу на голое тело. — Но я не курю. И стричься не собираюсь. Я год волосы растила! И это у них называлось свободой: курить и коротко стричься? Стоило за это вообще воевать?»

Но, умостившись за стол и словив на себе сразу пяток заинтересованных взглядов, Чуб подумала: «А неплохо быть тут свободной. Все на тебя смотрят, даже если ты одета, как все… Правда, наверное, они все-таки принимают меня за проститутку. Придется курить».

Свободная Даша плюхнула на скатерть увесистый ридикюль, вытащила из него громоздкую металлическую шкатулку «25 ш. ТАВАРИЩЕСТВО ЛАФЕРМЪ. ВЫСОЧАЙШЕ УТВЕРЖДЕ», — и демонстративно поставила ее рядом с проживающей на столе маленькой лампой, прикрытой абажуром.

«Всем видно?»

Главная героиня извлекла папироску, подержала ее в покачивающейся руке, давая «зрителям» время зафиксировать кадр и сделать нужные выводы. Но не закурила (курить дореволюционную дрянь без фильтра и выплевывать табачные крошки не хотелось ужасно). Вместо этого Чуб достала пудреницу, щелкнула крышкой и стала изучать в зеркальце свой пухлый нос, а на деле — реакцию аудитории.

«Ну, въехали? Курю я! Курю!»

Зеркальце отразило косящий глаз офицера — он косился презрительно, похоже, короб папирос подействовал на него, как «Рекс» на таракана.

«А что, собственно, изменилось? — решила певица. — Мужики и сейчас боятся слишком свободных. Только теперь мы их так запугали, что они боятся признаться, что они нас боятся».

Пудреница поймала щеки сорокалетней матроны с увесистой брошью под подбородком. Губы матроны шевелились, она что-то активно вещала своему собеседнику.

«На меня гонит! На меня и сейчас все гонят…» — Даша переместила зеркало вправо.

И увидала Его!

Образ губастенького Мити завис в верхней части пудреницы. Чуб дернулась от неожиданности. Потеряла объект, снова навела изображенье, всмотрелась, плюнула и начала тупо вертеть головой.