Любимая игрушка судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Гарридо cтр.№ 3

И сошел с тропы, уступая ему путь.

И кинулся Кунрайо вниз, не разбирая дороги, и замерла свита, испугавшись, что царевич сорвется и смерть его будет ужасной.

Но Судьба ждала его в долине, и он спустился невредимым, и, оглянувшись, остановил слуг, бросившихся было за ним, и сказал:

— Всю жизнь я бежал от этого места, но если бы знал, как оно прекрасно, давно пришел бы сюда, чтобы умереть. Потому что мукой и страданием кажутся мне годы, прожитые вдали от долины Аиберджит.

И царевич Кунрайо лег лицом в траву, и вздохнул, и умер от счастья.

Учитель Дадуни замолчал. Ни звука, ни шороха не раздавалось в зале. Эртхиа сидел неподвижно, глаза сияли тихим восторгом, рот приоткрылся, и зубы влажно блестели между темных губ. Застыла под покрывалом безмолвная фигура в углу. И сам Дадуни, раскачивавшийся на подушках во время рассказа, застыл, любуясь плодами своих трудов.

— Это уже не история, а легенда! Я не так мал, чтобы слушать сказки! — Эртхиа первым стряхнул оцепенение.

— Легенды вырастают из были, — назидательно проговорил Дадуни, но махнул рукой и обратился к Акамие. — Если ты прочел свиток, который я дал тебе вчера, расскажи нам о царствовании Калтраниэ.

Акамие встрепенулся, его осторожный голос зазвучал, приглушенный плотной тканью.

— Калтраниэ, младший сын царя Эртхадина, правил Хайром после смерти отца. Онправил тридцать лет и прославился многочисленными подвигами на поле боя, мудростью и справедливостью своей… — начал было Акамие, но тут занавес на двери отлетел, отброшенный сильной рукой, и в зал стремительно вошел старший царевич, наследник Лакхаараа.

— Эй, Эртхиа, я тебя спасу! Охота тебе полезней, чем заплесневелые свитки! — молодой, но уже густеющий голос заглушил слова Акамие.

Эртхиа резво вскочил на ноги. Учитель Дадуни кряхтя поднялся приветствовать наследника. Акамие тоже рванулся с подушек, чтобы склониться перед царевичем, но, вставая, наступил на покрывало. Оно рухнуло к его ногам, а он остался стоять, оцепенев от ужаса.

Учитель Дадуни, услышав шум падающего покрывала и увидев его на полу, пал на колени, оттопырив костлявый зад, прижал лицо к полу, чтобы царевичи видели: он не поднял глаз на запретное, не узрел красоты, предназначенной лишь одному мужчине во вселенной.

Но царевичи не заметили смиренной предусмотрительности старого учителя. Оба они, онемев от восхищения, впились глазами в побледневшее лицо Акамие.

В душе Эртхиа восторг перед открывшейся ему красотой мешался с удовлетворенным любопытством и страхом за последствия этого несчастного случая, грозившего мучительной смертью Акамие и страшными карами всем видевшим его.

Лакхаараа же забыл и о суровом наказании, и об опасности, нависшей над испуганным мальчиком, застывшим перед ним на подгибающихся ногах. Он чувствовал только не испытанный до сих пор восторг, и небывалый жар в теле, и головокружительную легкость, как будто, шевельнувшись, мог взлететь под расписной потолок. И странно в этой легкости, тяжело и сильно билось сердце, и Лакхаараа понял, что никогда не забудет бледного лица отцовского наложника и не успокоится никогда, потому что светловолосый сын пленной северной королевны принадлежит не ему.

Стражник за занавесом переступил с ноги на ногу, задев секирой о стену.

Акамие упал на колени.

Братья переглянулись: Лакхаараа понял, что Эртхиа согласен с ним. Рванув из ножен кинжал, он шагнул к Дадуни и наклонился. Лезвие уверенно прижалось к шее учителя.

— Одно слово — и тебе подадут твой язык под острым соусом, — вкрадчиво объяснил Лакхаараа. — К тому же царь не поверит, что ты не видел его. А если и поверит, все равно казнит. На всякий случай.

Дадуни с величайшей осторожностью согласно потряс головой. Тогда Лакхаараа махнул рукой Акамие. Мальчик подхватил покрывало, но снова выронил.

Эртхиа подошел к Акамие, поднял его с колен и с учтивым поклоном подал покрывало. А увидев, что руки не слушаются несчастного невольника, помог ему закутаться.

Лакхаараа не отрывал взгляда от Акамие, пока черная ткань не покрыла его с головы до ног.

Эртхиа повернулся к наследнику.

— Говоришь, охота? Здесь и вправду душно!

Лакхаараа ничего не ответил и вышел из зала. Эртхиа поспешил за ним.

Учитель Дадуни вытер лицо платком и осторожно оглянулся. Акамие стоял, прислонившись к стене, такой, каким привык его видеть учитель, — поток тяжелых складок, молчаливый столп покорности Судьбе.

— Не бойся, мой мальчик, — вздохнул Дадуни. — Никто не узнает. Твои братья спасли тебя.

Акамие горестно вздохнул. Рожденный на ночной половине, он мог быть сыном только одного человека и, значит, мог бы называть царевичей братьями, не будь он рожден на ночной половине.

— Пожалуй, на этом мы урок закончим, — учитель протянул Акамие футляр из слоновой кости тонкой работы, однако несравненно менее ценный, чем заключенные в нем свитки. И отвернулся.

Зашевелилось покрывало, изламывая складки, выбралась наружу тонкая рука и тут же нырнула обратно, уже вместе с футляром. Низко поклонившись, Акамие вышел из зала.

Стражник шел впереди него, дабы устранить все препятствия и опасности, а также всех нескромных и дерзких с дороги любимого наложника царя.

Конюхи, уже посланные старшим царевичем, живо седлали Веселого — рослого тонконогого красавца из пустынь Бахареса. Он был весь светло-золотой, кроме белых браслетов и звезды во лбу. Выкормленный из рук отборным зерном, выпоенный верблюжьим молоком, балованый и изнеженный конюхами и самим Эртхиа, резвейший бегун и умница, нрава столь же солнечного, как и его масть, он был любимцем младшего царевича.

Для Лакхаараа готовили каракового злого жеребца из того же оазиса в бахаресских пустынях, где коней выращивают по-одному — негде жителям пустыни гонять табуны, — и выращивают как единственного ребенка в семье, дабы прославил ее имя; где наизусть поют имена всех предков лучших коней, чтобы не забылся их род. И так высока цена тех коней, что, продав выращенного скакуна, семья на долгие годы забывает о нужде. И то, не каждому продадут.

Конюхи распустили косички, и длинные гривы и хвосты заструились мелкими волнами. Хайарды не стригли грив своим коням, как не резали кос себе.

Седла на легких каркасах, обложенных войлоком, были искусно обтянуты лучшей кожей с цветными вставками, окаймленными цепочками золотого шва.

Узду и поводья — звон и сверкание — украшали кисти белого и алого шелка, серебряные накладки и подвески с самоцветами и благородными камнями. Шеи коней обняли ожерелья, которым позавидовали бы и обитатели ночной половины.

На крупы коням накинули шелковые сетки с кистями — зеленую на Веселого и алую на Махойеда, блестящие темные бока и грудь которого, казалось, тронуло пламя.

Коней вывели во двор. Словно сознавая свою редкостную красу, они гордо несли маленькие головы с трепещущими шелковистыми ноздрями, косили огромными глазами в длинных ресницах, высоко поставив тонкие уши, вроде бы и не касаясь круглыми копытами мелкого белого песка, который доставляли от самых южных побережий, чтобы он радовал глаз царя на дорожках дворцового сада.