В сердце роза - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Гарридо cтр.№ 29

— Или так он принял тебя, что теперь неудобно о нем говорить с друзьями?

— Кто о своем наложнике с друзьями говорит?

— Ты показал ему, что такое мужчина, Арьян?

— Что такое настоящий?

— Не ты ли теперь станешь править Хайром?

— Арьян у нас такой…

И он не знал, что ответить. Казалось — еще вчера был с ними одно. Песни одни пели, вино одно пили, разговоры вели одни.

И Арьян пел с ними?

Буйное дружество мечтающих о славе — роднее братьев.

А царь?

Что — царь! Кто меняет друзей на царскую милость, тот не всадник.

А кто смеется над беззащитным? Ведь беззащитен перед ними повелитель Хайра. Ведь не отправит на плаху бесчестящих его мальчишек. И потому беззащитен перед их похвальбой: вот мы какие, царя не боимся, и так скажем про него, и вот так еще. Всю правду.

Отца его так же не боялись?

И молчал Арьян, не смея предать ни того, ни этих. И вступиться за него не смея. Вот кто беззащитен: за кого и вступиться — бесчестье. И молчал Арьян.

— Что это у тебя, Арьян, — новая дарна?

— Ворчунью разбили.

— Покажи. Хороша! Сыграй нам, Арьян, — и спой!

— Да, ту: «Кто похитил мужество Хайра…»

— Лучше — «Укройте его покрывалом…»

— Что же ты, Арьян?!

И Арьян поднял к груди Око ночи, высоко сдвинул шнурок на грифе.

— Хотите, чтобы я спел?

— Хотим, хотим.

— Дайте вина.

И десять рук протянулись.

— Эй, не плесните, не облейте мне дарну!

Глоток, другой — отшвырнуть чашу.

Укройте его покрывалом,

как лучшего из коней укрывают от сглаза,

как укрывают в футляре свиток,

или как меч укрывают в ножны,

ибо злы глаза непонимающих,

и грязные души грязноевидят

и причинят ему зло и беду и бесчестье…

— Эй, Арьян, ты о ком это?

— Откуда такие слова, Арьян, о ком?

— Об этом?

— Ты не болен?

Арьян рванул струны — дарна закричала.

— А вы не больны? Перебить песню!

И всех прогнал.

И больше не ходил в дома своих друзей, и они его сторонились. Заперся в своем доме с Уной и Унаной.

После зноя вечерняя прохлада радовала недолго: Эртхиа уже несколько раз разгребал под собой песок, закапываясь глубже, где еще сохранялось тепло. Всегда есть чему порадоваться в пустыне: днем — тому, что вечером отдохнешь от жары, ночью — тому, что утром согреешься.

— Холодно.

— Разведем костер. Тамариск — спасение. Он и сырой мгновенно разгорается, и его здесь много.

Дэнеш взял меч и мигом нарезал гибких ветвей на склонах песчаных холмов, с трех сторон окружавших их стоянку.

Разведя огонь, он обернулся к Эртхиа.

— Лучше идти ночью, днем спать. Мне легче будет определить направление по звездам.

И присвистнул тихо, и послушал, как откликнулся Ут-Шами, и следом окликнул хозяина Руш. Эртхиа крикнул ему в ответ. Веселый ревниво всхрапнул.

— А если львы? — озабоченно спросил Эртхиа Дэнеша. — Тут они уже водятся или дальше в пустыне?

— Могут появиться. Но они чаще промышляют вдоль караванных троп, как и племена хава и зук. Грабители держатся тех меcт, где есть кого грабить. Поблизости нет оазисов и селений, и только самые отчаянные караванщики выбирают этот путь.

— Вроде нас? — усмехнулся Эртхиа.

— Вроде нас. И коней здесь провести трудно, сам видишь.

— Без тебя мне бы здесь ни за что не пройти.

— Без меня тебе пришлось бы идти с караваном. Это и надежнее и опасней. Опытные караванщики знают дорогу, колодцы, ханы, расположенные вдоль караванных дорог. Но на караваны нападают разбойники. Если не удается отбиться, мало кто уцелеет, а уцелевшие будут проданы на базаре в Удже. Побережья, конечно, принадлежат Хайру, но между Аз-Захрой и Уджем лежит пустыня, которую войску пройти нелегко. Войску сколько воды надо! Так что на базаре в Удже никто не спросит, откуда у детей пустыни, живущих в черных палатках из козьей шерсти, рабы хайрской крови. Спросят только о цене. Зук продают всех пленников: зачем им лишние рты? Их жизнь сурова, воды и пищи хватает только своим.

— Хорошо, что я пошел с тобой, — согласился Эртхиа. — Только, если все же случайно нам встретятся зук, как мы отобьемся?

— Если это будут братья серого ящера, с ними у меня есть договор. А если кто другой, не знаю. Отобьемся как-нибудь. Может, кони унесут.

— У них ведь тоже кони. Здесь, кроме бахаресай, о других конях и не слыхали?

— Зук ездят только на верблюдах, коней не признают. Бахаресай разводят глубже в пустыне, в оазисах. Мы там будем через одиннадцать дней.

— А как же мы с Рушем и Ут-Шами туда пойдем? Неужели там не узнают своих коней?

— Мы не в те оазисы пойдем, где я коней беру. Те нам не по пути.

Эртхиа кивнул, успокоенный, расстелил плащ поближе к костру.

Костер разгорелся, и, согреваясь, царь-странник обретал обычное расположение духа. Тяжесть, лежавшая на душе, стала легче еще в Хайре, под ясным взглядом Акамие. А когда тронулись в путь, каждый парсан, отделявший Эртхиа от долины Аиберджит, казалось, вдвое облегчал его ношу. В конце концов, если до его возвращения ничего не решено, о чем горевать? Не может Эртхиа ан-Эртхабадр жить скорчившись. Или петь в полный голос, или ножом по горлу. Пока до ножа не дошло, будем смеяться, песни петь. Дэнеш понимал жизнь так же, только смеялся реже. А песен от лазутчика Эртхиа и вовсе не слыхал. Но на свой лад, как казалось Эртхиа, Дэнеш тоже праздновал волю.

— Эй, что там? Нора? — спросил Эртхиа.

Дэнеш зачем-то рылся в песке, что-то тащил из склона.

— Посмотри, Эртхиа.

Эртхиа подошел, наклонился. Дэнешу удалось выдернуть длинную плеть, облепленную песком, — корень тамариска.

— Видишь? Это была ветка. А вот здесь она переходит в корень. Рассказать тебе о ней? Она зеленела и цвела, и давала сладкий сок, высыхающий в крупу, так же как те, которые ты видишь перед собой. Ветер, переносящий пески, засыпал ее, придавил тяжестью. Намного вглубь ты найдешь такие же ветки, превратившиеся в корни, и тамариск не умер, но пророс. Вот что я знаю о тамариске. Он согревает, кормит и учит: прорасти свою беду насквозь. Взойди над ней неистребимой надеждой. А снова навалится, подомнет под себя — снова прорасти. Пусть побеги станут корнями, и пусть другие пробьются наверх. Тамариск не знает отчаяния — и он победитель. Видел ты песчаные холмы, поросшие тамариском? Он связал песок, многократно прорастая из тьмы и тяготы.