На прощанье я скажу - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Троппер cтр.№ 32

Пятничный ужин оказывается настоящей ловушкой. Кейси и Сильвер заходят под крики и вопли его племянников, Чак и Руби сидят на диване в гостиной, угрюмо беседуют с Дениз, которой явно как-то не по себе в доме бывших свекров.

— О, черт! — тихо произносит Кейси.

— Ты была в курсе?

— Ни сном, ни духом.

Рубен подходит поздороваться, в выходном костюме, приглаженный и отутюженный. Он только что вернулся с вечерней молитвы. Пахнет как в детстве — свежеиспеченной халой, фаршированной рыбой и голубцами. На столе белая узорчатая скатерть, посередине ярко горят свечи в серебряных подсвечниках для шабата. Таким было его детство — безопасным, теплым и ярко освещенным, и оказавшись здесь теперь, он чувствует себя давным — Давно умершим, потерявшимся призраком, застрявшим между мирами по неоконченным делам.

— Надеюсь, ты не против, — обнимая его, говорит отец.

— Ты бы мог сказать, что они все будут здесь.

— Тогда ты бы не пришел, а я не мог так расстроить твою мать.

— Так что решил расстроить меня.

Он улыбается.

— Я люблю тебя, но сплю в ее постели.

— Папаши, давайте без пошлостей, — говорит Кейси, и он довольно целует ее в щеку.

— Он здесь? — кричит из кухни Элейн.

— Пойди поздоровайся с матерью, — говорит Рубен.

— Привет, ма.

Элейн стоит у кухонного стола в черном вечернем платье и тапочках, нарезает жаркое. Наверное, ходила с отцом в синагогу. Сильвер представляет, как они за руки возвращаются домой, вдыхая теплый летний воздух, вслушиваясь в знакомый ритм своих шагов, предвкушая чудесный ужин с детьми. Он ощущает их любовь, их покой, их тихую радость от жизни и друг от друга. Они что-то сделали правильно, даже не прикладывая осознанных усилий, достигли какого-то удовлетворения жизнью, которого напрочь лишен он сам.

— Выглядишь ужасно, — замечает мать, кладя нож на стол.

— Непростые выдались дни.

— Обними-ка меня.

Он в два раза выше нее, но когда она обнимает его, он исчезает.

— Ма, — говорит он, и ком в его горле все растет и растет.

— Я знаю, — отвечает она, поглаживая его по спине, — я все знаю.

И он почти верит ей.

Зрение понемногу возвращается, но четкого фокуса пока нет, отчего у Сильвера проблемы с равновесием. В гостиной он неуверенно опускается между Кейси и Дениз.

— Все хорошо? — спрашивает Дениз.

— Более или менее.

— Надеюсь, ты не против. Твоя мама не приняла бы моего отказа.

— Все в порядке.

— И, знаешь, я по ним скучаю.

Он знает, что это правда. Мать Дениз умерла, когда ей было тринадцать, а Элейн всегда мечтала о дочери. После их свадьбы Дениз очень сблизилась с матерью Сильвера. Не оттого ли они с Дениз так долго протянули, что ей не хотелось терять Элейн, думает он. Они и сейчас иногда вместе обедают. Мать об этом не упоминает, но городок не из больших, так что он не раз видел их на улице или в окне ресторана. Развод и при благоприятных обстоятельствах — дело непростое, потому что в каком-то отношении вы так и не перестаете быть семьей. Кинозвездам удается. Остальные же продираются через это, сознательно закрывая на все глаза.

За столом его место между Кейси и Дениз, напротив Чака и Руби, чьи сыновья ни секунды не сидят смирно. Заку и Бенни восемь и шесть; они как герои мультфильмов, которые никогда не останавливаются. Малыш Тоби спит в автомобильном кресле в углу комнаты. Все поют «шолом-алейхем», потом Рубен поднимает свой серебряный кубок и читает кидуш, затем разливает вино из кубка по маленьким серебряным стаканчикам, которые передаются по кругу за столом. Вино на вкус как сироп от кашля, липкой сладостью оно заливает язык и горло Сильвера. Они отправляются на кухню помыть руки из серебряного кувшина для омовений, возвращаются к столу, где Рубен произносит благословение и разрезает халу С обрядовой частью покончено, и Элейн с Кейси вносят суп.

Рубен вкратце рассказывает то, что говорил сегодня во время службы, и Сильвер поглядывает на Дениз, на то, как она слушает, смеется, понимает, что ей сейчас хорошо. Он бы хотел держать ее за руку. И он тянется к ней под столом. Бросив на него недоуменный взгляд, Дениз высвобождает руку и встает убирать тарелки.

Руби нарезает мальчикам курицу, украдкой обмениваясь с Чаком взглядами. Что-то назревает, тут явно имеется какой-то план, некая комбинация, и Сильверу остается лишь сидеть и ждать их хода. Он пытается обезоружить Чака пристальным и суровым взглядом, но брат упорно отводит глаза.

— Чак, — говорит Сильвер, и по тому, как мгновенно затихает стол, понимает, что, наверное, произнес это громче, чем хотел. Даже мальчики уставились на него.

— Что? — отзывается Чак.

— Не надо.

— Не надо — чего?

— Что бы вы ни задумали. Не надо.

Чак заливается краской и вопросительно смотрит на отца, не зная, что ответить. Рубен вздыхает и откладывает вилку. К нему столько лет приходят за советом, и он бесконечно проговаривает вещи, которые люди не в состоянии сказать друг другу. Сильвер впервые сознает, какое мужество требуется, чтобы зайти на минные поля чужих эмоций, и как это все отражается потом на самом человеке. Отец откидывается в кресле и замолкает, как делает порой посреди проповеди, когда нужно собраться с мыслями или силами.

— Сейчас у тебя непростой период, Сильвер, — говорит он. — Непростое время для нашей семьи. Мы сейчас здесь, потому что хотим понять, хотим помочь, точно так же, как и ты, я знаю, желал бы помочь, если бы кто-то из нас нуждался в этом.

Сильвер отодвигает стул и встает.

— Только не сейчас.

— Да погоди, — говорит Элейн. — Сядь. Мы не кусаемся.

— Я ценю то, что вы пытаетесь сделать для меня, но…

— Да сядь же ты, черт побери, на место! — орет отец и со всей силой стучит кулаком по столу.

Все подпрыгивают на своих стульях, малыш плачет. Руби вскакивает и берет его на руки, а Сильвер опускается на место. Дениз, вернувшаяся с кухни, тоже садится. Под столом она берет руку Сильвера. Они все глядят на Рубена, сидящего со сжатыми кулаками.

Сильвера как-то в седьмом классе отстраняли от занятий, потому что он списывал на контрольной, а потом еще и в старшей школе за курение травки в туалете. Он стащил ключи от машины и задом вывел отцовский «линкольн» из гаража, хотя еще два года не имел права садиться за руль. Однажды, в шестнадцать, при отце он обозвал Бога долбанутым придурком. Но он никогда не слышал, чтобы тот повышал голос, как сейчас. Да и никто из них не слышал. И Рубена все еще трясет от напряжения. В комнате стоит свинцовая тишина. Рубен выдавливает еле заметную грустную улыбку.