Булгаков и "Маргарита", или История несчастной любви "Мастера" - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Колганов cтр.№ 14

Все было именно так — разрыв между ними, окончательный разрыв, произошел зимой 1917 года, в декабре, 20-го или чуть позже. А дальше было лишь отчаяние. И тоска. И эту свою тоску Булгаков вкладывает в уста своей героини, Маргариты. Уж очень ему хотелось, чтобы Кира Алексеевна так подумала! И эта ее «та же самая ошибка», то есть совершенная по меньшей мере во второй раз. А прежде она то ли отвергла его, то ли предложила, наконец, расстаться — и было это либо в конце 1916-го, либо в начале следующего года, когда Булгаков побывал в Москве.

«Я верую! — шептала Маргарита торжественно. — Я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти, потому что за что же, в самом деле, мне послана пожизненная мука? Сознаюсь в том, что я лгала и обманывала и жила тайной жизнью, скрытой от людей, но все же нельзя за это наказывать так жестоко. Что-то случится непременно, потому что не бывает так, чтобы что-нибудь тянулось вечно».

Нет, не случилось — не случилось для Булгакова. Ведь все когда-нибудь заканчивается, как должен закончиться написанный роман. Но если в жизни не сбылось, там, на его страницах, все «случится непременно». И сбудется надежда, и Мастер обретет покой.

Увы, Булгаков ясно представлял себе, что потерял. Красивую, обаятельную женщину? Не только. О том, что Кира Алексеевна была человеком редкой доброты, лучше всего расскажут письма тех, кому она оказывала помощь. Вот пишет ей сестра Елена:

«Милая моя Кирочка! …Что ты нас опять так балуешь, ведь 150 рублей не пустячки и они тебе наверное были бы нужнее…»

А это брат Георгий:

«Дорогая Киру! Не знаю, как тебя благодарить за твою доброту и заботливость обо мне…»

Разумеется, забота о родных, о самых близких людях — это так естественно! Тут вроде бы и нечего обсуждать. Надо полагать, другие на ее месте точно так же поступали. Но вот несколько неожиданное послание, обнаруженное мной, как и другие письма, в фондах Пушкинского Дома. Привожу из него отдельные отрывки, поскольку многие строки очень трудно разобрать:

«Глубокоуважаемая княгиня! …К Николаю Алексеевичу приехала помощница, женщина-врач … [Рассматривает фотокарточку] Вот сейчас передо мною Мина кушает за маленьким столом, угрюмая, держит задумчиво ложку. Виден кусок дома и аллея. И я уже там у вас. Мысленно заглядываю всюду. К княгине, в столовую, в Вашу спальню — мою любимую комнату! Может быть, она теперь уже стала детской. Но я ее вижу аккуратно прибранную, тускло освещенною лампадой, горящей в печурке перед образом. Так любила я там разговаривать с Вами и отдыхать одна. Вот вхожу на пальчиках в детскую. Темно, тикает будильник, и мирно дышат Мина и Ириночка; подошла, посмотрела, перекрестила, не поцеловала: боюсь разбудить. Постояла, вздохнула и вышла. Спускаюсь в столовую, мимоходом заглянув в свою комнату… в столовой горит лампада. И почему-то она мне помнится так, как в тот вечер, когда приезжал князь Голицын. Вы с работой в руках, тихо разговариваете с ним, Елена Карловна шила оборочками пан-ны [панталоны], я шила Минины рубашечки, а Георгий Алексеевич дивно играл Листа. Больше никого не было. Этого вечера я не забуду, так мне было хорошо тогда… Любящая вас и благодарная Поля».

Чувствуется, что это не чужой для Киры Алексеевны человек. Ее дочь, Марину, Поля называет по-домашнему, так, как это принято в семье. И все-то ей знакомо в этом доме — убранство комнат, даже мелкие детали… По описанию можно предположить, что это усадьба Блохиных в Шаблыкине. Смотрим на обратный адрес письма — Мацеста. Вот вам и разгадка. Судя по всему, Полина, нянчившая детей Киры Алексеевны, заболела, а добрая княгиня за свой счет отправляет ее в частную лечебницу, на Кавказ.

Кстати, а вот интересно, о чем Кира Алексеевна могла говорить с Голицыным — о том, как непросто сиятельному князю жить с простой крестьянкой? Попробуем найти ответ в воспоминаниях внука князя:

«Дедушка кн. Владимир Владимирович Голицын, младший сын Московского городского головы князя Владимира Михайловича Голицына, был женат на крестьянке из деревни Луги Апушкины Татьяне Семеновне Говоровой… Наше Ливенское имение составляло более 4000 десятин, а в конце XIX века было куплено у Лидии Владимировне Буколовой еще небольшое имение, чуть более 200 десятин — это Луги Апушкины, которые почти сразу были переданы моему деду, где он и жил, куда привел свою жену, где родились мой отец и тетушки Елена и Ольга. Дедушка до революции (до июля 1918 года) жил с семьей в Лугах (летом) и занимался общественной работой — был вице-предводителем дворянства Ливенского уезда, работал в Земской управе, а с 1912 по 1918 год был ее председателем».

Думается все же, что потомок князя выдает желаемое за действительное — в наше время престижно не только подчеркнуть свое аристократическое происхождение, но и похвастать демократическими нравами в семье. Тем более что даже отчество «крестьянина» Семена Говорова никем из сторонников этой гипотезы не упоминается. Скорее всего, это лишь красивое семейное предание. Более вероятно, что тестем князя был купец Семен Иванович Говоров, проживавший в Ливнах. Знакомство их должно было неизбежно состояться, поскольку оба были избраны гласными уездного земства: один от первого избирательного собрания (дворяне), другой же — от второго. А уж если дочь у купца была красавицей, тогда тут нечего гадать. Вот и дворянин Сергей Алексеевич Блохин женился на купеческой дочери Елене Карловне. Что поделаешь, сердцу не прикажешь!

Итак, Полине пришлось поехать на Кавказ, а вот Юрия Михайловича судьба закинула на север. Только не подумайте, что он за полярным кругом воевал, да и что там делать подпоручику Конной артиллерии. Сразу признаюсь, что высказанное ранее предположение, будто он пробыл на фронтах три года, судя по всему, не соответствует действительности. Хотя не исключен и отпуск по ранению. Но вот его письмо Кире Алексеевне, написанное летом 1916 года:

«Радость, мне, должно быть, окончательно везет. Сегодня у Брюса натолкнулись на Ясинского, который согласился со мною ехать в Гельсингфорс. Понимаешь ли ты, как это важно. Он такой милый и добрый».

Здесь, во избежание двусмысленности, следует пояснить, что Андрей Николаевич Ясинский — это известный московский нотариус, контора которого располагалась на Театральной площади, в здании Императорского Нового театра. И согласился он ехать вовсе не по доброте души. Читаем дальше:

«Бог даст, все пойдет по-хорошему и наша взаимная любовь еще больше утвердится».

Вот про любовь к Кире Алексеевне князь лучше бы уж не писал. По этой части Булгакову он и в подметки не годится. Писал бы уж о делах. Он и пишет:

«Надо было быть Кнааном [или Киваном? Фамилия некоего англичанина написана очень неразборчиво] и мной, чтобы с закрытыми глазами поехать в неведомые края… на автомобиле по невозможной дороге, оказавшейся вместо шоссе. Ехали мы не ложась спать полтора суток. Туда и срочно же обратно, останавливаясь по два раза часа на полтора-два для еды… Много раз приходилось вытаскивать из песков машину и носить воду, которая закипала в радиаторе».

Как-то сами собой всплывают из памяти герои Джека Лондона, бесстрашные покорители просторов Заполярья. Да так оно и есть! В то время как русская армия отбивалась от германца где-то там, на юго-западе, князь совершает стремительный бросок на север с единственной целью — застолбить участок на золотоносной реке. Для этого и повез с собой нотариуса. А вы-то что подумали?