— О! Какой чьюдовищно безобразьни слов! Я смютилясь! Vous me faites honte
[93]
. Бедни мадам, она ненавидель никогда… никого, она любиль всех ее дрюзей, а врягов оставляль на Божью милость. И если, как вам видно, я веселее… plus joyeuse, чем прежде, то им не випало счастье. Когда я возврящаюсь, то всегда нахожу каких-то моих врягов мертви, а каких-то — в затрюднении и накликавши на себя беду. — Мадам пожала плечами и с легким презрением рассмеялась.
Ужас остудил закипавший во мне гнев, и я промолчала.
— Моя дорогая Мод, ви считаете, что я вас ненавижу, — это так понятно. Когда я быль с мистером Остин в Ноуль, я вам не нравилься… никогда. Но в резюльтат нашей дрюжбы ви узнали от меня, что сами мой большой драгоценность — моя репютас. Всегда одинаково. Всегда ученица может — оставшись непойман — calomnier
[94]
ее gouvernante. Разве я не быль к вам, Мод, неизменно добрая? Что я больше показываль — жестокость или ляска? Я, как и каждая человек, jalouse de ma reputation
[95]
, и я тяжельо переживаль изгнание, навлеченный вами, ведь я ради вас старалься и допустиль неосторёжность… старалься по мотивам чистейши, похвальнейши. Это ви так хитро шпиониля за мной и донесля на меня мосье Руфин. Helas!
[96]
Какой злёбни свет!
— Я совсем не намерена обсуждать тот случай, мадам, я отказываюсь говорить о нем. Допускаю, что вы указали достоверную причину вашего появления здесь и что мы должны совершить поездку вместе. Но вам следует знать: чем меньше мы будем видеться, находясь в этом доме, тем лучше.
— Я не торопилься бы, мой миленьки bête
[97]
; ваша образование пришлось пренебрегать, а лючше скажу, пожертвовать, с тех пор как ви прибыль к месту, — мне говорили. Ви не дольжен стать bestiole
[98]
. Ви и я — ми будем слюшать прикас. Мистер Сайляс Руфин, он скажет нам.
Все это время мадам натягивала чулки, надевала ботинки — занималась своим нелепым нарядом. Не знаю, почему я стояла и разговаривала с ней. Мы часто делаем совсем не то, что сделали бы, хорошо поразмыслив. Я напрасно вступила в диалог, но и генералы, превосходящие меня мудростью, позволяли втянуть себя в военные действия, изначально намереваясь всего лишь защитить свои границы. Я была и рассержена, и напугана, но ни за что не показала бы, сколь силен был мой страх.
— Мой дорогой отец нашел, что вы совсем неподходящая компаньонка для меня, и отказал вам, дав всего час на сборы. Я уверена, мой дядя окажется того же мнения. Вы неподходящая компаньонка для меня. Знай мой дядя о случившемся, он никогда бы не позволил вам войти в этот дом… никогда!
— Helas! Quelle disgrace!
[99]
Ви действительно так думаете, моя дорогая Мод? — воскликнула мадам, любуясь собой и поправляя парик перед зеркалом, в котором я могла видеть часть ее лица, хитрого и ухмылявшегося.
— Да, и вы тоже так думаете, мадам, — проговорила я, все больше поддаваясь страху.
— Может быть… увидим. Но кого ни взять, ви самый жестокая человек, ma chère petite calomniatrice
[100]
.
— Вы не должны называть меня так! — сказала я, содрогаясь от гнева.
— Как, мой мили дьетка?
— Calomniatrice. Это оскорбление!
— О, глюпая-приглюпая моя малишка Мод, ми можем сказать такой слов, как «мошеннис», и много-много дрюгих словечек… шютя, хотя ми не говорим их всерьез.
— Вы не шутите… никогда не шутили… вы злитесь, и вы ненавидите меня, — воскликнула я с горячностью.
— Фю! Какой стыд! Ви разве не поняль, дорогая дьетка, как надо вас еще поучить? Ви спесив, а дольжна быть смирен. Je ferai baiser le babouin à vous, ha, ha, ha!
[101]
Я заставлю вас цельовать одну обезьянь. Ви слишком гордый, дорогая дьетка.
— Я не такая неразумная, какой была в Ноуле, — проговорила я, — и вы не запугаете меня здесь. Я открою дяде правду.
— Может быть, так лючше всего, — ответила она с возмутительным спокойствием.
— Вы считаете, я не сделаю этого?
— Разюмееться, сделаете, — ответила она.
— И мы увидим, что мой дядя думает…
— Ми увидим, моя дорогая, — проговорила она с притворным раскаянием в голосе.
— Прощайте, мадам!
— Ви идете к мосье Руфин? Прекрасно!
Я не ответила и покинула комнату в волнении более сильном, чем хотела бы обнаружить. Через сумрачную галерею я поспешила к той, первой — протяженной, шедшей под прямым углом… Я не сделала и десяти шагов, как услышала за собой стук тяжелых ботинок и шелест юбок.
— Я готовь, моя дорогая. Я буду сопрявождать вас, — проговорил ухмылявшийся призрак, торопясь за мной.
— Очень хорошо, — был мой ответ.
Раза два усомнившись в том, что идем правильно, и сбившись, мы все-таки достигли лестницы, спустились и еще через минуту стояли перед дверью в комнату моего дяди.
Когда мы вошли, дядя посмотрел на нас с мрачным удивлением. Вид его выдавал встревоженность. Мгновение он что-то бормотал, остановив на мадам взгляд, полный брезгливости, а потом раздраженно спросил:
— Зачем меня беспокоить, скажите на милость?
— Мисс Мод Руфин, она объяснит, — ответила мадам с низким реверансом — осев, будто лодка, которую толкнула опускающаяся волна.
— Объясните, моя дорогая! — попросил он самым холодным и язвительным тоном.
Я волновалась, и моя речь наверняка была сбивчивой. Однако я высказала, что хотела.
— Мадам, это серьезное обвинение! Вы признаете вину?
Мадам с полнейшим бесстыдством все отрицала. Клятвенно заверяя в своей невинности, пустив слезу и ломая руки, она в театральных позах заклинала меня отказаться от нестерпимых для нее слов и быть к ней справедливой. Пораженная, я секунду смотрела на нее, а потом обернулась к дяде и горячо подтвердила сказанное мною — все, до последнего словечка.
— Вы слышите, мое дорогое дитя, вы слышите, она все отрицает. Что же мне думать? Я растерян, но вы должны простить старика. Мадам де… леди прибыла с прекрасными рекомендациями от настоятельницы того монастыря, где дорогая Милли ожидает вас, и подобные особы — вне подозрений. Мне приходит мысль, что вы, моя дорогая племянница, должно быть, ошиблись.