Код Маннергейма - читать онлайн книгу. Автор: Василий Горлов cтр.№ 9

28 августа 1906 г., г. Верный

…Мы проезжали вдоль маленьких холмиков риса, мешков с мукой, корзин с лепешками. Далее — ряды продавцов скота. Здесь, привязанные к деревьям, покорно стоят в ожидании скорой смерти бараны и козы.

Екатерина рассказала мне, что правоверные читают специальную молитву, прося у Аллаха прощения за убийство живой твари, объясняя, что делают это не по злобе, а только ради прокормления. После этого барана стреножат и, повалив на землю, рассекут ему горло одним ударом широкого ножа. На придорожную пыль стекает кровь, скатываясь в грязные шарики. Туши тут же свежевали, сдирая шкуру целиком с помощью остро отточенных щепок. Шкуры развешаны вокруг, для просушки.

Среди торгового люда сновало множество всякого сброда: нищих-попрошаек, бродячих фокусников, китайских торговцев зельем — опиумом и гашишем. Кыргизки-гадалки в огромных белоснежных тюрбанах раскидывали на кусках белого полотна черно-белые гадальные камешки.

Но самая живописная фигура размещалась на берегу арыка под карагачом, дававшим немного тени. Это был апофеоз художника, буйство красок костюма выделяло его даже в пестрой толпе, заполнявшей Торговую улицу. Блуза ярко-оранжевой расцветки дополнялась изумрудным шейным бантом, широкие ультрамариновые лампасы украшали канареечно-желтые штаны, а на голове красовался берет из фиолетового бархата с алым страусовым пером. Художник стоял перед мольбертом с палитрой в руках и задумчиво покусывал кончик кисти. Над его головой, на корявом стволе укреплена вывеска: «Сергей Калмыков, гений 4-го ранга планеты Земля, небесный командор Солнечной системы и галактики Млечного Пути».

Екатерина, склонившись ко мне, шепнула, что Калмыков — удивительно талантливый художник-самоучка, человек не без странностей. Она ласково поздоровалась с ним и, получив разрешение, показала мне его картины. Я всегда ценил в живописи реализм и жизнеподобие, но этот среднеазиатский последователь французских импрессионистов, очевидно, действительно обладал незаурядным талантом. Непостижимым образом в яростном смешении колоритов из бесформенных цветовых пятен вставала перед глазами та самая Торговая улица, которую мы только что миновали, и величественные горные цепи, и город в весенней кипени цветущих садов.

Пока мы с Екатериной разглядывали простые, без рам, холсты, художник, напевая, возился у мольберта. Когда, поблагодарив его, мы собрались двигаться дальше, он нанес завершающий штрих на кусок картона и протянул его мне. Это оказался портрет моей спутницы — Екатерина, прекрасная и неземная и, в то же время, совершенно живая. Внизу художник сделал надпись: «Любовью Тронуто Черствое Сердце Ландскнехта».

Я был поражен. Как этот уличный живописец сумел разглядеть то, в чем я сам себе боялся признаться? Сорокалетний наемный солдат, давно и несчастливо женатый, далекий от собственной семьи, поставивший для себя высшей и единственной целью блестящую военную карьеру и ей посвятивший все свои силы, я весь день не мог заставить себя думать ни о чем ином, кроме прелестной спутницы.

Взглянув на картину из-за моего плеча, Екатерина лукаво улыбнулась, а я почувствовал, что краснею, как когда-то в детстве, когда меня стыдили за разбитое в гимназии окно. Моя прекрасная дама вдруг звонко и довольно рассмеялась, лихо вскочила в седло и протянула мне руку. Так, взявшись за руки, мы молча вернулись в дом генерал-губернатора.

Из гостиной доносились звуки рояля — молодые голоса старались исполнить романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду», иногда не выдерживая его печальной интонации и заливаясь веселым смехом. Вернувшиеся раньше ротмистр и Маша готовились поразить верненскую публику завтрашним вечером в офицерском собрании. Но этому не суждено сбыться — в приемной мы столкнулись с вестовым казаком, а чуть позже генерал-губернатор пригласил меня в кабинет и протянул срочную секретную депешу. Нашему отряду предписывалось со всей возможной поспешностью выдвигаться в китайский город Кульджу для встречи с ламой Агваном Доржиевым.

Я вызвал ротмистра из гостиной и сообщил о полученном приказе. Михаил Афанасьевич отправился делать распоряжения относительно казацкого конвоя. Мы зашли в зал, чтобы попрощаться с милыми нашим сердцам девушками. Мечты о проведенных вместе нескольких безоблачно-счастливых днях рушились. Мари схватила Муравьева за руку, заглянула ему в лицо, пытаясь понять, не шутит ли он. Потом порывисто обняла, поцеловала и, разрыдавшись, выбежала из залы.

Я смотрел в чудесные зеленые глаза Екатерины. Внешне она осталась спокойной и собранной, но в этих прекрасных глазах плескались бесслезная боль и безнадежная мольба.

Вернувшийся генерал-губернатор нарушил неловкую и тягостную паузу. Екатерина поинтересовалась нашим маршрутом и, подумав, решительно стала собираться:

— Поеду добывать вам проводника. Если желаете, можете составить мне компанию…

Август 200… г., озеро Сайма, Финляндия

Двумя выстрелами убив собак, Монгрел спускается с дерева. Он подчищает следы своего пребывания в лесу — так задумывалось. Уложив винтовку в чехол, снимает комбинезон и обувь с «кошками». Оставшись в шортах и майке с нарисованной на груди смешной пучеглазой рыбой, быстро идет к дому. БМВ уже стоит у ворот, Монгрел, бросив рюкзак в багажник, видит сквозь большое окно, что Яри и двое его парней старательно крушат мебель, — очевидно, обыск они представляют себе именно так. Приоткрыв водительскую дверь, он сует под сиденье чехол от видеокассеты и проводит к нему от замка зажигания тонкую полоску токопроводящего клея. Теперь при повороте ключа сработает детонатор, и от того, кто в этот момент окажется на переднем сиденье, мало что останется.

— Привет, парни! Хорошо поработали. Это вам, — Монгрел проходит в дом и бросает на диван зачехленный «Винторез».

Не задерживаясь, поднимается наверх, в кабинет. Эти придурки даже не удосужились проверить, мертв ли старик. Пуля попала в сердце. Монгрел перебирает бумаги в ящиках письменного стола, но кроме счетов и рыболовных журналов там ничего нет. В шкафу находит шкатулку из карельской березы, как две капли воды похожую на ту, которую старик увез утром. Просматривая письма, адресованные Хейно Раппала, Монгрел убеждается, что Маннергейма в числе отправителей нет.

Компьютер не включается — отсутствует жесткий диск. На тщательный обыск кабинета уходит полчаса. Послание маршала, за которым Монгрел пришел, обнаружить не удается. Остались внучка и экономка старика — не исключено, что им известно, где Раппала хранил эти чертовы письма. Монгрел поднимает валяющееся рядом с трупом ружье. Хороший дробовик, фирмы «Биннелли», с прикладом из ореха. Дослав патрон в ствол, спускается на первый этаж — финны увлеченно рассматривают винтовку. Теперь полиция получит отпечатки пальцев. Дважды грохочет ружье и с клацаньем выплевывает опорожненные гильзы. Мощные заряды картечи опрокидывают парней, чьи имена Монгрел не удосужился запомнить. Пороховой дым повис в комнате плотным облачком. Сломанная мебель и забрызганные кровью стены дополняют картину бойни.

— Как свиньи. — Кивком Монгрел указывает побледневшему Яри на его агонизирующих приятелей и сует в рот очередной леденец. — Так надо. Пошли.