— Ой, Присцилла, ей-богу, иди ты в жопу, я сейчас не на шоу «Номер один».
Мнения о Шайане
Кельвин предложил выпить кофе у него в номере, и Эмма согласилась. Когда они вместе вышли из ресторана и поднялись по великолепной, устланной толстым ковром лестнице, она занервничала. Не из опасения, что он набросится на нее, а поскольку боялась, что не сможет ему отказать.
Разговор за ужином в конце концов зашел о сексе.
— Знаешь, я считаю, что ты привлекательный, — призналась Эмма.
— Но почему ты не хочешь спать со мной?
— Я хочу спать с тобой и не делаю этого не из ханжества. Я просто тебе не верю. Ты аморальный манипулятор…
— Аморальный, не безнравственный? — спросил Кельвин. — Кажется, это уже что-то.
— Нет, не безнравственный. Я не думаю, что ты изо всех сил стараешься причинить кому-то вред или поиздеваться над другими людьми. С другой стороны, я не думаю, что изо всех сил стараешься избежать этого.
— Хм-м. Если честно, я не уверен, что это справедливо. По возможности я всегда стараюсь быть добрым, и я мил с людьми. Я ведь не слишком сильно задаюсь, верно?
— Скажем так, не так сильно, как другие.
— И я совершенно точно пытаюсь избежать издевательства над людьми…
— Группа «Пероксид»?
— То, что я делаю на шоу «Номер один»… что мы делали вместе до недавнего времени… это не издевательство, а если даже и так, по-моему, все происходит по взаимному согласию. Я не думаю, что скомпрометирован больше, чем участники и особенно зрители нашего шоу.
— А мне кажется, тебя компрометирует то, что ты знаешь процесс изнутри. Тебе ведь известно больше, и поэтому ты должен вести себя более ответственно. Это старый спор о казни, верно? Разве тот факт, что люди сами идут на казнь, оправдывает их повешение ради развлечения? В смысле, если поддержка зрителей является нравственным оправданием, ты оправдываешь Гитлера.
— Черт возьми, я знал, что ты вспомнишь Гитлера. Каждый раз, когда заходит такой разговор, кто-нибудь обязательно вспоминает Гитлера. Хотя лично я думаю, что большинству людей понятна разница между созданием шоу «Номер один» и вторжением в Польшу.
Они засмеялись.
— В любом случае, — добавил Кельвин, — мне казалось, что мы говорили о том, чтобы ты переспала со мной.
— Мы можем поговорить об этом, если хочешь, — ответила Эмма.
— В моем номере?
— Как хочешь. Мне все равно.
Кельвин заказал кофе и коньяк к себе в номер, и они вместе поднялись наверх.
Когда за ними закрылась дверь, Эмма замешкалась. Здесь все было так роскошно и комфортно. Слишком опасно. Диван и два великолепных старинных кресла окружали изящный журнальный столик. Через открытые двойные двери в спальню была видна кровать с отогнутым покрывалом.
— Знаешь, — сказал Кельвин, — если мы начнем целоваться, нам придется закончить через пять минут, когда принесут кофе. Сомневаюсь, что за пять минут мы успеем сделать что-то ужасное. Что скажешь?
— Да, я тоже сомневаюсь.
Эмма шагнула вперед и позволила обнять себя. Не отрываясь друг от друга, они попятились к дивану и, едва избежав болезненного столкновения с журнальным столиком, рухнули на него. Через некоторое время ими овладело смущение, и процесс прервался.
— Мы ведь ждем кофе, да? — сказал Кельвин.
— Кажется, да, ведь ты его сам заказал.
— Да, глупо с моей стороны, — сказал Кельвин, отстраняясь от нее. — Тогда это казалось умным ходом, но теперь остается только ждать, верно?
— Ну, в любом случае было мило.
— Согласен.
Кофе принесли только через двадцать минут, и все это время они несколько смущенно болтали о всяких мелочах, как люди в ожидании такси.
— За это время я успел бы заняться с тобой любовью, — сказал Кельвин, взглянув на часы.
— Это вряд ли, — ответила Эмма.
— Я имею в виду с точки зрения времени, а не возможности.
— И я тоже. Если мы когда-нибудь до этого дойдем, тебе не удастся отделаться пятнадцатиминутным удовольствием, или я потребую вернуть мне деньги.
Наконец принесли кофе, и почти сразу же за ним прибыл курьер из Лондона с оцифрованными записями лучших моментов сегодняшнего съемочного дня.
— Придется в первую очередь заняться работой, — сказал Кельвин, — но здесь есть бассейн и куча других развлечений. Хотя, может быть, ты мне поможешь? Ты всегда превосходно монтировала. Контракта не нужно, я заплачу наличными.
— Нет, Кельвин, спасибо. Ты мне снова начинаешь нравиться, но я не думаю, что мне нравится тот человек, который делает шоу «Номер один», да и сама себе я в этой роли не нравлюсь. Я не хочу возвращаться.
— Справедливо. Тогда, может, займемся любовью?
— Нет.
— Дьявол. — Кельвин поднялся. — В таком случае мне придется ложиться спать в одиночестве. Сегодня был трудный день, да и завтрашний будет не легче.
— Ты покажешь мне Шайану?
— Что?
— Это единственная часть работы, которую я хочу увидеть. Эта девушка, Шайана, «суперлипучка».
— По-прежнему боишься ее?
— Не знаю. Нет, наверное. В смысле, мы видели достаточно ненормальных на этом шоу, но… В общем, она просто не выходит у меня из головы. Что-то здесь не так. Я не знаю, с чего я это взяла, но это правда.
Кельвин открыл полную дисков коробку и, проверив временной код по размеченному сценарию, который монтажер Пенни впихнула ему в руки в конце дня, вставил один диск в компьютер.
— Значит, ЕКВ тебя не интересует? — спросил он, вводя код. — Я думал, что это он является ключом к нашим отношениям.
— Меня он интересует, но после того, как я сделала выбор, я хочу действительно держаться в стороне. Я не хочу вмешиваться, мне кажется, это будет нечестно. В конце концов, тебе нужно делать свое дело, а я и без того все сильно запутала. Но эта девушка, Шайана, я не знаю почему… Это никак не связано с шоу или с профессиональным интересом, я искренне беспокоюсь за нее.
— За нее?
— Ну, за нее и, если честно, за тебя тоже.
— Ты думаешь, что она повторит подвиг убийцы Джона Леннона?
Наконец он озвучил его. Тайный страх, живущий во всех известных людях.
— Может быть.
— И не думай, что мне это не приходит в голову. Особенно в Америке. За последнего победителя было подано более шестидесяти миллионов голосов. Даже если учесть, что каждый позвонил по десять раз, получается шесть миллионов человек, которым вовсе не насрать на парня, которого я страшно обидел. Иногда я думаю, не найдется ли среди этих миллионов ненормальных фанатов кто-то, кто подумает, что старому гадкому Кельвину пришло время присутствовать на собственном суде…