Король и злой Горбун - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Гриньков cтр.№ 78

– Младший сержант.

Опять совпало.

– Он вернулся из армии, а мы вовсю готовились к переезду. Наш дом собирались сносить, все разъезжались.

– Вы вот эту квартиру получили? – Я повел рукой вокруг.

– Да.

– А Пашутин – где-то поблизости?

– Они – в Черемушках.

– Адрес знаете?

– Нет.

– Как же так? – удивился я. – Вы ведь были дружны, кажется.

Степан Николаевич кивнул, подтверждая.

– Да, детство мы провели вместе. Но мы с вами уже о другом времени говорим. Детство закончилось, у каждого начиналась своя жизнь. Я учился, это было очень непросто, поверьте, тогда какая-то ответственность была, тяга к знаниям, я из библиотек не вылазил. У Сергея, я думаю, было что-то похожее.

– Где он учился?

– Я не знаю. После того как мы переехали, я больше ничего не слышал о нем.

Я шел на эту встречу, надеясь на успех. А оказалось, что и здесь временной провал. Гончаров-Пашутин, отслужив в армии и достигнув двадцати лет от роду, исчез на долгие годы, чтобы в один не очень прекрасный день возникнуть рядом с нами.

– Вы долго его знали? – спросил я.

– Мы выросли в одном дворе.

– Дружили?

– Да.

– Что он был за человек?

Овчаренко подумал, пожал плечами, сказал неопределенно:

– Мальчишка.

Подразумевалось – как все.

– Хулиганистый? – спросил я.

– В общем, бывало.

– В школе как учился?

– Неважно, между нами говоря.

– Двоечник?

– Ну, не так чтобы отпетый, но…

– Родителей часто в школу вызывали?

– Раз в месяц – это уж непременно.

– И ваших, простите, тоже?

Овчаренко засмеялся и покачал головой.

– Не-е-ет, я был поспокойнее, конечно. Почти отличник. Одна четверка только – по физкультуре.

А Пашутин – двоечник и хулиган. Честно говоря, я нечто подобное и ожидал услышать. То, что рассказывал Степан Николаевич, очень неплохо укладывалось в рамки пашутинского образа, который я сам себе нарисовал. И почему бы теперь впечатления из детства Степана Николаевича не спроектировать на взрослую жизнь? Все мы похожи на самих себя прежних, какими были много лет назад.

– Зная о Пашутине то, что знаете вы, – сказал я, – можете ли вы представить, кем бы он мог быть сейчас?

– Космонавтом, – невесело усмехнулся Овчаренко. – Засекреченным. Здорово вы меня разыграли, конечно.

Шутил, а у самого глаза наполнились печалью. Гибель Гончарова-Пашутина сильно его потрясла. Я помнил Степана Николаевича в тот вечер после убийства. Он вряд ли понимал, что вокруг происходит и о чем его спрашивают.

– А если серьезно? – сказал я. – Он мог бы… – Как же задать вопрос помягче? – Мог бы быть замешан в чем-то таком… – Овчаренко смотрел непонимающе. – В чем-то не очень хорошем, – с трудом подбирал я слова. – С криминальным душком, так сказать.

– Что вы! – вскинулся Овчаренко и даже замахал руками.

– Я понимаю, что о мертвых либо хорошее, либо ничего, но…

– Нет, нет и нет!

Он даже разволновался, как мне показалось.

– Сережа? Да никогда в жизни!

– А говорили – хулиган.

– Не надо к словам цепляться! В детстве нас всех называли хулиганами. Девчонку за косичку дернул – хулиган. Стекло мячом разбил – опять хулиган. Это не слово, а ярлычок, который лепят направо-налево. Он был, конечно, ершистый. Сережка-то. С ним все намаялись – и родители, и учителя…

– Его родители живы?

– Я не знаю.

– А вот вы сказали – учителя. Кого-нибудь из них можно найти?

– Они все на пенсии, вы же понимаете. Кое-кто уже умер. Но найти можно, конечно. Если вас интересует…

– Очень интересует!

– Я могу посмотреть в своих старых, еще из детства, блокнотах. Там записано: имена, телефоны.

Это было бы просто здорово! Люди, что учили Пашутина, который потом почему-то решил стать Гончаровым. Люди, которые могли хоть что-то о нем рассказать.

– Так вот, о Сереже, – вернулся к прежнему разговору Степан Николаевич. – Он, конечно, доставлял хлопоты. Возможно даже, что поболее, чем кто-либо другой. Но надо знать, что у него был за характер.

– А что у него был за характер?

– О-о-о! Порох! Настоящий лидер, авторитетом для него стать было непросто – тут только того, что ты, предположим, взрослый человек, а он – мальчишка, недостаточно. Он иногда на уроке какой-нибудь учительнице такое говорил…

– Какое?

Овчаренко покраснел.

– Можно, я не буду этого повторять?

– Можно, – засмеялся я. – Но все-таки, что-то грубое, да?

– В общем, да.

– А хамил-то он зачем?

– Из чувства справедливости.

– Не совсем понятно.

– Учителя ведь тоже люди. Верно? И среди них разные попадаются. Бывают такие, которых к детям и близко подпускать нельзя, а они, видишь ли, детей учат. Не учат, а калечат души! – Овчаренко даже прихлопнул ладонью по столу. – А ребенок, он ведь все понимает. И на несправедливость реагирует. Пусть по-детски, пусть как-то неадекватно…

– Неадекватно – это вы о Пашутине?

– Да, о Сереже. Он, случалось, дерзил взрослым даже тогда, когда дело касалось не лично его, а кого-то из нас. Этакий правдоискатель.

Правдоискатель – это в рамки созданного мной образа не укладывалось.

– Значит, он был конфликтным ребенком?

Степан Николаевич поморщился.

– Хотите чаю?

Я понял, что он стремится выдержать паузу.

– Не отказался бы.

Чай был превосходный – душистый, терпкий. Аромат заполнил объем маленькой кухни, отчего воздух сразу же стал вкусен и плотен.

– Вы вообще-то от кого?

– То есть? – удивился я.

– Я думал, что вы с Сережей работали вместе.

– Некоторое время, – неопределенно ответил я.

– Просто вы такие вопросы задаете…

Неопределенный жест рукой.

– Какие?

– Я вас видел по телевизору. Вы ведь с телевидения?

– Да.

– А вопросы у вас – как будто вы следствие ведете.

– Веду, – подтвердил я.

Овчаренко посмотрел вопросительно.