Замужество и как с ним бороться - читать онлайн книгу. Автор: Оливия Лихтенштейн cтр.№ 33

— Я такой тебя себе и представлял, — сказал Иван, тщательно очищая яблоко маленьким ножом с костяной ручкой и скармливая мне нарезанные кусочки. Это напомнило мне о бабушке Белле, как она намазывала шмальц мне на хлеб. (Плиту Иван выключить забыл, так что ужин сгорел уже несколько часов назад.)

— Какой «такой»? — уточнила я.

— Мягкой, сексуальной, шелковистой. Я хочу заниматься с тобой любовью всю ночь напролет.

Наверное, потом мы заснули, но разбудило нас вовсе не шаловливое солнышко, заглядывающее сквозь окна. Вместо этого я проснулась от звуков полицейской сирены и мигания голубых огней. Взглянув на часы, я увидела, что уже два часа ночи. Иван спал. Огонь в камине почти потух, лишь несколько поленьев мерцали в ночи, словно напоминая о закончившейся страстной ночи.

— У слов «страсть» и «страдание» в русском языке один корень, — сообщил мне ночью Иван.

Я надеялась, что второе не обязательно вытекает из первого. Хотя, если я не потороплюсь домой, страдания мне обеспечены. Я собрала одежду, валявшуюся по всей комнате, оделась и, поцеловав Ивана в плечо, тихо ушла в ночь. Меня переполняло ощущение собственной чувственности, воспоминания о том, как мы касались друг друга. Близость с Иваном словно раскрыла во мне что-то, сделав меня уязвимой. Я поняла, как долго я себя сдерживала, запирая все свои эмоции в голове. Тело служило всего лишь сосудом для мозга. Я осознала, насколько меня задевает то, что Грег не обращает на меня внимания. Неудивительно, что я переспала с другим, подумала я, оправдывая собственное поведение. Как же приятно, когда есть на кого переложить ответственность. Я побежала к машине, забралась внутрь и быстро поехала домой.

По дороге я придумывала, что совру насчет своего опоздания. Просто встретила старую подругу, мы отправились к ней домой; там заговорились и не заметили, как пролетело время. Сгодится? По пути домой я увидела в окне Даму-с-голубями. Лампа подсвечивала ее белое лицо и длинные седые волосы. Кажется, она закачала головой. Когда я проезжала мимо ее дома, она отвернулась, задернула занавеску и скрылась из виду. Мне показалось, будто я — ее непослушная дочка, задержавшаяся вечером, а она — мама, нетерпеливо поджидающая меня дома. В моем собственном доме было тихо и темно. Изменив мужу, я изменилась сама. Мне казалось, что я тут чужая, словно я лишилась права находиться в этом обманчиво счастливом доме. В гостиной я натолкнулась на Сэмми, который сидел скрестив ноги и медитировал — глаза закрыты, дыхание глубокое и спокойное. Я уселась напротив и стала на него смотреть. Он медленно открыл глаза и молча взглянул на меня в ответ. Через пару минут он тихо поднялся, взял меня за руку и отвел на кухню.

— Хло, где ты была? — спросил он.

Я начала было рассказывать ему историю про старую подругу, но он, конечно, не купился.

— Вот поэтому я никогда и не женюсь, — покачал он головой. — Люди просто не созданы для моногамии, во всяком случае не в нашем обществе. Это все «синдром сотой обезьянки».

— Чего-чего?

— Ну, ты в курсе, как отдельные клетки образуют целый организм человека? — начал объяснять он, и я кивнула. — Мы тоже, все мы — отдельные клетки в организме человечества. И то, что мы делаем или о чем думаем, влияет на всех людей. Ты ведь понимаешь, о чем я, Хло? Юнг называл это коллективным бессознательным, общностью, к которой принадлежим все мы.

— Да, только я что-то не пойму, при чем тут обезьянки и моногамия, — съязвила я.

— «Синдром сотой обезьянки» — это спонтанный скачок в коллективном бессознательном, он случается, когда достигнута критическая масса.

— В смысле?

Сэмми подвернул под себя ноги и наклонился ко мне поближе, приготовившись рассказывать.

— В пятидесятых годах на одном маленьком острове в Японии жили обезьянки. Многие годы они не ели один из сортов батата — на нем было слишком много песка, и, съев его, они заболевали. Потом одна из обезьянок поняла, что, если батат предварительно вымыть, ничего болеть не будет. В конечном итоге все обезьянки острова научились мыть батат. А вскоре обезьянки с других островов всего мира (которые не общались с теми, кто научился избавлять плоды от песка) тоже начали мыть батат перед тем, как съесть. Так вот, теория гласит, что после того, как сотая обезьянка на первом острове вымыла батат, критическая масса достигла своего пика и повлияла на коллективное бессознательное всех обезьянок мира. Точно так же сейчас никто не соблюдает те обещания, что давал при вступлении в брак. Видимо, после того, как сотая пара нарушила свои клятвы и переспала с кем-нибудь на стороне, все изменилось. Теперь никуда не денешься. Хочешь ты или нет, но будешь поступать так же, как все остальные.

— Вот это теория, — оценила я.

— Понимаешь, на самом деле поступки отдельного человека очень важны, потому что они могут влиять на мир в целом. Ганди говорил: «Ты должен стать тем, что изменит мир». Я не хочу жениться, потому что не уверен, смогу ли сдержать свои обещания.

— Зато если ты женишься и будешь верным и честным, а с тебя возьмет пример еще кто-нибудь, то ты сможешь повернуть все вспять. Получится «синдром сотого Сэмми».

— Сари, — поправил он меня и покачал головой. — Так легко все не изменишь, слишком уж сильна обратная тенденция. Хотя бы на себя посмотри.

Я покраснела. Моя измена явно не была для него тайной.

— А еще Ганди говорил: «Живи так, словно завтра умрешь», — защищаясь, парировала я.

— Ты ищешь в другом человеке чувства общности, чтобы полнее ощутить себя цельной личностью. Но это можно найти только в самом себе.

Так, сначала Рути, потом папа, а теперь и Сэмми; похоже, все решили стать философами и психотерапевтами в одном флаконе.

— Ну почему мне нельзя просто развеяться? — заныла я.

— Потому что это влияет не только на тебя, но и на других людей.

Конечно, он был прав. В этом-то и заключается сложность жизни взрослого семейного человека. Приходится нести ответственность за других, и, что бы ты ни предпринял, последствия скажутся на окружающих тебя людях. Для этого и сотая обезьяна не нужна. Чтобы навредить, вполне достаточно, чтобы лично ты повела себя как бешеная макака. Но вот что самое странное: даже соглашаясь, что это действительно так, остановиться я не могла. Слишком уж долго я была хорошей и ответственной. Теперь я не могла дождаться, когда снова увижу Ивана. Я очистила банан и многозначительно его съела. Сэмми рассмеялся.

— Знаешь, что бы ты ни делала, я все равно тебя люблю, — сказал он.

— Знаю. Я тоже. В смысле, люблю тебя.

Сэмми строгал ножом маленькую деревяшку. Его испанский домик был битком набит странными деревянными существами, вышедшими из-под ножа.

— А что, если у тебя и правда счастливый брак? — спросил вдруг он.

— В каком смысле?

— Ну, может, то, что у тебя есть, — это и есть счастливый брак? — Сэмми развел руки, показывая на кухню, на дом, на мою жизнь. — Ты вот ищешь чего-то нового, жалуешься на свою судьбу, а на самом деле большинство людей только и мечтает о жизни вроде твоей.