— Потому что именно вы возглавляете нашу религию, — ответил Сулла, — и, кроме того, хорошо знаете законы. Найдите мне способ продлить кампанию, затеянную Сульпицием в комиции, до тех пор, пока толпа не устанет — и от нее, и от него.
— Что-нибудь помягче, — задумчиво пробормотал Мерула.
— Как кошачья шерсть. — Сулла раздраженно отодвинул чашу с неразбавленным вином. — Если придется давать битву на Форуме, он выиграет. Сульпиций — не Сатурнин, он намного умнее! Он подталкивает нас к насильственным действиям. Я грубо прикинул количество его охраны и полагаю, что это не менее четырех тысяч человек. И все они вооружены. Снаружи — дубинки, но я подозреваю спрятанные мечи. Мы не сможем собрать нужного числа граждан, способных проучить этих негодяев в таком ограниченном пространстве, как Римский Форум. — Сулла остановился и скорчил гримасу, будто куснул что-то кислое или горькое; его тусклые, холодные глаза глядели в пустоту. — Я ни за что не позволю нарушать наши законные привилегии! Но давайте сначала подумаем, не удастся ли нам разбить Сульпиция его же собственным оружием — народом.
— Единственный способ сделать это, — заявил Сцевола, — провозгласить все дни комиции, начиная с нынешнего и заканчивая любым на наш выбор, feriae. Устроим долгий праздник.
— Вот это прекрасная идея! — просветлел Мерула.
— Но законно ли? — нахмурился Сулла.
— Совершенно законно. Консулы, великий понтифик и жреческая коллегия имеют полную свободу назначать дни отдыха и каникул, во время которых невозможны собрания.
— Тогда пометим объявление о feriae нынешним полуднем и объявим об этом со всех трибун и во всех регионах. Пусть глашатаи провозгласят днями отдыха и каникул все дни вплоть до декабрьских ид. — Сулла оскалился. — Как раз истечет срок полномочий народного трибуна. И в тот самый момент, когда Сульпиций покинет здание, я прикажу арестовать его — за измену и разжигание вражды.
— Лучше бы ты попытался обойтись с ним помягче, — поежился Сцевола.
— О нет, во имя самого Юпитера, Квинт Муций! Как это может быть — помягче? — вспылил Сулла. — Я приволоку его и буду судить — вот и все! Если он не сможет вновь обольстить толпу, то ему крышка. Я отравлю его.
Две пары испуганных глаз скользнули по лицу Суллы. Они не ослышались: старший консул сказал, что отравит человека, который является его злейшим врагом. Непонятно.
* * *
Сулла собрал Сенат на следующее утро и сообщил, что консулы и понтифики объявляют начало периода feriae, во время которых никакие собрания в комиции проводиться не должны. Это вызвало лишь несколько негромких восклицаний, поскольку в Сенате уже не было Гая Мария, чтобы возражать.
Катул Цезарь прогуливался по Сенату вместе с Суллой.
— Как осмелился Гай Марий рисковать своим местом в Сенате во имя командования, которого он все равно не сможет принять? — интересовался он.
— Он стар и боится, а его разум уже не так ясен, как прежде. Кроме того, он хочет стать римским консулом в седьмой раз, — утомленно ответил Сулла.
Сцевола, великий понтифик, что шел впереди Суллы и Катула Цезаря, неожиданно бросился назад.
— Сульпиций! — вскричал Сцевола. — Он проигнорировал объявление о feriae, назвав его уловкой Сената! Он идет в собрание!
— Я предполагал, что он вытворит нечто в этом роде, — нисколько не удивился Сулла.
— Тогда в чем же смысл? — возмущенно спросил Сцевола.
— Это позволит нам объявить любой закон, проведенный Сульпицием в период feriae, недействительным, — объяснил Сулла, — и в этом единственная ценность нашей уловки.
— Но если Сульпиций примет закон, изгоняющий из Сената каждого, кто имеет долги, — заметил Катул Цезарь, — то мы уже будем не в состоянии объявить такой закон недействительным. Нам просто не удастся собрать кворум, и это будет означать, что Сенат как политическая сила прекратит свое существование.
— Тогда, полагаю, мы соберемся вместе с Титом Помпонием, Гаем Оппием и другими банкирами и проведем аннулирование всех сенаторских долгов — неофициально, разумеется.
— Мы не сможем этого сделать! — взвыл Сцевола. — Сенаторские кредиторы будут настаивать на получении своих денег, а у сенаторов вообще нет средств! Ни один сенатор не занимал денег у таких респектабельных кредиторов, как Помпоний и Оппий, — они слишком известны! Цензоры должны были бы знать об этом!
Теперь Сулла выглядел угрожающе:
— Тогда я арестую Гая Мария за измену и выкачаю деньги из его поместий.
— О, Луций Корнелий, ты не сможешь этого сделать! — простонал Сцевола. — Этот «державный народ» просто вышвырнет нас прочь!
— Тогда я открою свою военную казну и погашу все долги Сената из нее, — скрипнул зубами Сулла.
— И этого ты не сможешь сделать, Луций Корнелий!
— Я очень утомился, рассказывая о том, чего я не могу. Итак, вы все допустите, чтобы меня, старшего консула Суллу, разбили Сульпиций и банда легковерных глупцов, которые надеются, что он аннулирует их долги? Но я не позволю этого! Пусть Пелион взгромоздится на вершину Оссы, Квинт Муций! Я сделаю все, что бы мне ни пришлось для этого сделать!
— Фонд, — подсказал Катул Цезарь, — фонд, организованный теми из нас, у кого нет долгов, чтобы спасти тех, у кого они есть и кто стоит перед угрозой изгнания из Сената.
— Чтобы собрать такой фонд, — грустно сказал Сцевола, — потребуется по меньшей мере два месяца. У меня нет долгов, Квинт Лутаций. Насколько я знаю, у тебя их тоже нет. Нет их и у Луция Корнелия. Но наличных денег у меня также нет! Вообще ничего! А у тебя? Ты сможешь наскрести больше тысячи сестерциев, не продавая имущество?
— Смогу, но еле-еле, — признался Катул Цезарь.
— А я не смогу, — сказал Сулла.
— Думаю, нам удалось бы организовать такой фонд, — продолжал Сцевола, — но это потребует от нас продажи имущества. А в таком случае мы опоздаем, и те сенаторы, которые имеют долги, будут уже изгнаны. Тем не менее, как только они выберутся из долгов, цензоры смогут восстановить их в Сенате.
— Неужели ты думаешь, что Сульпиций позволит сделать это? — спросил Сулла.
— Ох, надеюсь, что когда-нибудь мне представится возможность встретить Сульпиция темной ночкой! — свирепо вздохнул Катул Цезарь. — Как он осмелился поступить так именно тогда, когда у нас нет даже фонда для ведения войны, которую мы обязаны выиграть!
— Это потому, что Публий Сульпиций умен и умеет предавать, — пояснил Сулла, — и я подозреваю, что Гай Марий поддерживает его во всем.
— Тогда они и заплатят, — заявил Катул Цезарь.
— Будь спокоен, Квинт Лутаций. Уж они-то смогут тебе заплатить, — зловеще молвил Сулла. — Они все еще боятся нас. И не зря.
* * *
Между одним собранием, на котором закон только обсуждался, и другим, на котором его следовало принять голосованием, должно было пройти семнадцать дней. Публий Сульпиций Руф продолжал проводить свои заседания, дни летели, и близилось время ратификации закона.