Охота на викинга - читать онлайн книгу. Автор: Нильс Хаген cтр.№ 26

Опасно кренясь, мотоцикл вошел в поворот. Рита закусила губу, чтобы не завизжать от страха. Но Нильс удержал мотоцикл, выровнял, снова понесся ночными улицами по прямой. Может, он тоже протрезвел?

Словно подслушав ее мысли, Железный дровосек вдруг запел на странном языке:

Villemann gjekk seg te storan å,

Hei fagraste lindelauvi alle

Der han ville gullharpa slå

For de runerne de lyster han å vine

Голос у Нильса оказался мощным и довольно приятным. Песня на незнакомом языке звучала бодро и яростно. Под такую песню можно идти на смерть, совершать подвиги. Или заниматься любовью. Почему-то Рита подумала об этом.

Villemann gjenge for straumen å stå,

Hei fagraste lindelauvi alle

Mesterleg kunne han gullharpa slå

For de runerne de lyster han å vine

Язык был совершенно незнакомый. Рита не поняла ни слова, зато надежда на то, что ее спутник протрезвел, унеслась в осеннюю московскую ночь вместе с ветром. Так, с куражом и самоотдачей, петь могут только очень пьяные люди.

Han leika med lente, han leika med gny,

Hei fagraste lindelauvi alle

Han leika Magnhild av nykkens arm

For de runerne de lyster han å vine

Нильс сбавил скорость, свернул во двор. Рита почувствовала облегчение. Однако радость оказалась преждевременной. И без того узкие дорожки во дворе были сплошь уставлены машинами.

Мотоцикл замотало. Чем меньше становилась скорость, тем сильнее болтало угнанную «Ямаху». В какой-то момент показалось, что они сейчас завалятся набок. Нильс шкрябнул припаркованную на углу иномарку, качнулся в сторону, едва не забодав мусорный бак, и остановился, заглушил мотор.

— Все! — выдохнул он.

Рита отцепилась от Железного дровосека, на дрожащих ногах слезла с мотоцикла. Внутри все дребезжало, как крышка у закипающего старого бабушкиного чайника. Хотелось плакать. Нильс неуклюже сполз с седла и повалил-таки «Ямаху». Мотоцикл грохнулся набок, ободрав полировку об асфальт.

— Т-туда, — нетрезво махнул рукой в сторону пьяный угонщик. Покачиваясь, двинулся в темноту двора.

Не зная, что делать, Рита пошла следом. Догнала, взяла под руку, как настоящая подруга. Нильс петлял дворами, забирая то влево, то вправо. Сколько они так ходили, Рита не знала. Время потеряло осязаемость. Вскоре возникло ощущение, что ее спутник просто заблудился и не может найти дорогу домой. А может, он вообще ехал не домой? Кто знает, что у пьяного мужика перемкнуло в голове. Сейчас заведет на какую-нибудь стройку и…

— О! — поведал Нильс, когда Рита была уже на грани истерики, и свернул к подъезду огромного старого дома.

На нужный этаж поднялись с трудом. Потом Железный дровосек долго тыкался в дверь, пытаясь попасть в замок ключом, ругаясь на незнакомом языке. Когда дверь наконец открылась, он оторвался от Риты, как корабль от причала, и винтом ушел вглубь квартиры, громко бухая ботинками по паркету.

Рита прикрыла дверь, нащупала выключатель. Постояла, пока глаза привыкли к свету, разулась, поискала глазами тапочки, не нашла и осторожно пошла следом прямо так. Нильс не ушел далеко. Его хватило лишь на то, чтобы добраться до комнаты, посреди которой стояла большая кровать, и, не раздеваясь, рухнуть поверх покрывала.

Угонщик спал. Его разметало по всей постели. В комнате стоял могучий храп. Рита постояла в дверях, подошла ближе, осторожно заглянула в лицо, освещенное полоской света из прихожей. Отрубился.

Что дальше?

Она подумала, потом совершенно по-бабьи вздохнула и сняла с Железного дровосека огромные ботинки. На цыпочках вернулась в коридор, прошла в другую комнату, прикрыла дверь, села за стол. Уняв нервную дрожь, достала телефон и набрала номер. Единственный, который знала. Который мог помочь.

— Алло, — холодно отозвалась трубка голосом лилльского палача. Он что, никогда не спит?

— Это я, — тихо сказала Рита.

— Ты где?

— У… у него, — выдавила Рита.

— Хорошо, — без намека на эмоцию ответила трубка. — А он?

— Спит. Он очень много выпил… — затараторила Рита. — Николай Александрович, миленький, заберите меня отсюда.

— Успокойся, — посоветовал бесцветный голос. — Забирать тебя сейчас никто не будет. Оставайся там. Работай.

В груди екнуло. Слова, которых еще секунду назад было так много, куда-то потерялись.

— Николай Александрович, — помертвевшим голосом произнесла Рита. — Я не хочу так. Я не могу так. Это не та работа, которая… Заберите меня, я не буду больше работать. Я уйду!

— Все? — осведомилась трубка. — Девочка, меня не интересует твое отношение к работе.

О том, будешь ты или не будешь, надо было думать вчера. Сегодня ты уже работаешь.

— Я уйду, — повторно пригрозила Рита, чувствуя приступ отчаяния.

— Далеко? Без паспорта, без денег. Работай. И не зли меня. В сердитом состоянии я неприятен. Позвонишь, когда он тебя выпроводит. И мой тебе совет: постарайся, чтобы он тебя не выпроводил. Ясно?

— Как? — зло процедила Рита. — Сказки Шахерезады ему рассказывать? В постель к нему прыгнуть? Это вы предлагаете? Как сутенер?!

— Не груби, — спокойно осадил Николай Александрович. — Будет нужно, прыгнешь. Работай — и без глупостей.

Она хотела ответить дерзостью, но трубка отозвалась короткими гудками. Тогда Рита опустилась на холодный пол и тихо заплакала.

Я просыпаюсь счастливым — и мне очень плохо. Эти два взаимоисключающих состояния накатывают на меня, словно волны на пустынный пляж.

Пляж, на котором валяются кучи вырванных штормом водорослей, туша мертвого дельфина, какие-то ракушки, поплавки от рыбачьих сетей, винные бутылки, спасательный круг с давно затонувшего корабля (так и подмывает сказать: «парохода»), детская игрушка, китайский веер из бамбука, женская шляпка, надувной матрас и прочая ерунда, отторгнутая или, если быть честным, то попросту выблеванная морем.

Не хочется открывать глаза. Совсем. Плоть вопиет и стонет под гнетом продуктов разложения алкоголя, а мозг блаженствует. Это называется когнитивным диссонансом — мне и хорошо, и плохо. Плохо потому, что я слишком много выпил накануне, а хорошо оттого, что день рождения удался…

Нет! Не так…

Хорошо оттого, что и познакомился с великолепной, прекрасной, восхитительной…

Опять не то.

Как сказал бы мой старик: «Пафос, Нильс, ты съезжаешь на пафос!» Он прав, и абстиненция, которую русские называют похмельем, тут ни при чем.