Дальний приход - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 50

И как-то так неопровержимо выходило, что покойному Петрову, который ни в армии, ни в партизанах не был, вообще ничего не принадлежало в Ежовке, жил он, потому что Петр Илларионович разрешил.

И Колька совершенно напрасно у Петрова эту избенку покупал, правильней было бы у него, у Петра Илларионовича ее купить, но пусть, раз купил, то купил, а Ваське — это Ваське Петрову — ясно сказано было, чтобы не затевал глупого дела, никакие немцы ему не пособят, все равно у Кольки тут полдеревни куплено…

И снова Николай и его совладелец говорили о знакомых ребятах, которые помогут решить проблему.

— Да, конечно, есть, есть ребята! — кивал Петр Илларионович. — Хоть у Кольки и куплено полдеревни, но некоторые остались. Можно купить у них выпить. Как в городе теперь у нас. Культурно, можно сказать, живем…

И еще он, поглядывая на меня, рассказал, что хотя и получил деньги за проданный дом, но держать здесь не стал, отвез в город, в сберкассу, так что ограбить его невозможно. Правда, и выпить если, то тоже не на что…

— Да! — засмеялся Николай. — Правильно бабка Клаша говорит, что тебя, Петя, за дурака не продашь — назад принесут.

— А ты что думал… — горделиво отвечал дед. — В партизаны, думаешь, дураков брали?

И он стучал своим «конем» по земле так, что ошметки липкой грязи летели на наш импровизированный стол.

Все это запомнилось как-то обрывочно.

Обрывками осталось в памяти и воспоминание, когда шли мы куда-то в темноту с дедом, шли без дороги, по мокрому лугу. И вроде шли мы смотреть раму, что стояла в сарае, но вышли почему-то к новым домам.

Долго стучали.

Наконец нам открыли, и в кромешной тьме мы покупали разведенный спирт, а потом пили его на берегу Плюссы, где в густой темноте плескались русалки…

И я слушал этот невнятный плеск, и все ругал купленный спирт, говорил, что раньше у офицеров в глухих гарнизонах игра такая была — русская рулетка. Вставят одну пулю в барабан и пускают револьвер по кругу. А теперь и револьвера не надо. Ставишь бутылку на стол, и неизвестно — жив ли останешься…

— Да… — откуда-то из темноты соглашался со мною Петр Илларионович. — Худая выпивка стала. Не тот, не тот спирт. Не держит у его молекула градуса… А это, точно говорю, русалки… Балуют… Слышишь, как плещутся?

— Ага… — кивал я, прислушиваясь к невнятному плеску. — Слышу…

— Ну вот, тогда так и напиши, что не продана рама, в сарае стоит. Пускай Опенкина не выдумывает лишнего.

8

Проснулся я в Колиной избе.

За окном накрапывал дождь. В голове шумело. В доме было холодно, сыро, неуютно, а на душе как-то тревожно.

Я попил кипяченой воды из кружки, вспомнил, что приехал сюда собирать грибы, и вышел в сенцы.

Мой рюкзак валялся в углу. Нашел я и свитер. Только красного полиэтиленового ведра, с которым собирался ходить за грибами, нигде не было.

Это меня немножко утешило. Сразу стихло беспокойство за судьбу Ежовки. Деревня, в которой ведро умеют из сеней упереть, не должна пропасть.

Я допил кипяченую воду и отправился искать Николая.

Нашел я его у стариков.

Здесь сидели, и хорошо сидели.

Бабка Клаша перебирала какие-то банки в шкафу, дед, задремывая, сидел на табуретке посреди комнаты, опираясь на свою палку. Совладелец Колиной избы тоже сидел у стола, и так мирно все было, что я выпил сто граммов и позабыл про пропавшее ведро, вплывая в неспешное течение беседы.

— Дак пойдем, пойдем, конечное дело, за грибами. За немца и пойдем…

— Куда?

— За немца… — пояснила бабка Клаша. — Его партизаны в войну убили. Там, в лощинке, белые хорошо растут…

— Не… — открывая глаза, сказал дед. — Я к немцу не хожу… За Черную гриву пойдем. Я давно туда собираюсь.

— Ага… — сказала бабка. — Пойдешь, конечное дело, старый хрень. Спишь уже, дак далеко уйдешь.

— Нет… — закрывая глаза, говорил дед. — Надо идти, если думано грибы собирать. Пойдем… На Черную гриву надо идти… Пойдем…

Слова его звучали все тише, тише, пока не смолкли совсем.

— А давай песню споем, Колька… — предложила бабка Клаша и, не дожидаясь согласия, затянула:

Дело было в двадцатом году.

Девочка-крошка безногая

Все по пыльной дороге ползла,

Бедная! Бедная! Бедная!

Сироткой осталась она…

— Да… — прерывая пение, вздохнула бабка Клаша. — Никому не нужны сироты-то. А и родителям без детей тоже не сладко в старости… Вина-то у нас не осталось, Колька?

— Есть еще… — сказал Николай, наполняя рюмки.

— А может, за погорелый лес двинемся? — открывая глаза, неожиданно трезво спросил Петр Илларионович.

— Не-е… — покачала головой Клавдия Петровна. — Там сей год лагерь поставленный.

— Лагерь? — удивился я.

— Ага… Грибники в палатках живут. Никуда и не уезжают. Лисички прямо туда кооператоры приезжают покупать, а белые грибы на станцию носят. Ох, крепкая…

9

Видно, не судьба мне пособирать грибы в Ежовке.

Четыре года назад помешал неожиданно выпавший снег, теперь — Колины заботы об избушке.

Чем больше мы пили, тем темнее становилось дело. Выяснилось, например, что в волостной администрации не числится не только эта изба, но и вообще вся старая Ежовка.

— Дак чего же я тогда продавал? — недоумевал Петр Илларионович. — Был ведь вроде дом…

— Да, старый хрень… — хвалила его бабка Клаша. — Тебя за дурака не продашь. Назад принесут…

— Ишь ведь… — не слушая ее, сокрушался дед. — Не числимся. Столько годов дома продавал, а они и не числятся, оказывается… А Катерина Опенкина еще про рамы спрашивает. Совсем совести у бабы нет… Уезжать, бабка, надо, пока не поздно…

— Верно, Петя, говоришь! — обрадовалась бабка Клаша. — Катюшу-то мы не пели еще…

И она запела «Катюшу».

Но какая-то странная была эта песня.

Вместо привычных слов про песенку девичью, которая должна лететь в пограничье, Катюша выходила на берег, а за нею шел немец молодой…

Подарю тебе, Катюша, бусы

Подарю тебе я перстень золотой

На тебе, Катюша, я женюся,

Увезу в Германию с собой! —

сулил он.

Но Катюше не нужны были немецкие бусы, и она смело отвечала:

Не тебе я, фрицу, отдана,

Меня любит чернобровый Ваня,

О котором знает вся страна…

Когда до немца дошло, что ему предпочли партизана, он закурил с досады папироску и навел на Катюшу наган.