Полет Ворона - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 93

— Что?! — воскликнул Павел.

— Да-да, с Мариной Александровной.

— Так что же, Иван?..

— Нет, нет, по срокам не получается. После того как она за Ларина своего вышла, у нас с ней ничего не было. Мне хватало того, что каждый день на работе личико ее милое видел… да когда с Лидкой ложился, закрывал глаза, бывало, и представлял, что это Мариночка моя подо мной…

Павел был потрясен исповедью отца. Сколько он помнил себя — а стало быть, и отца, — тот ни словом, ни жестом, ни намеком не выдал своей тайны, все эти годы носил в себе такую боль…

— Бедный ты мой! — сказал он, обнимая отца за плечи. — Но теперь все будет иначе. Теперь с тобой мы!

— Кто это мы?

— Мы с Нюточкой. Привыкай, батя, быть дедом. А на опустевшем к вечеру кладбище, на свежей могиле Елены Дмитриевны Черновой среди подмерзших цветов ничком лежал небритый человек с перевязанной головой и в донельзя испачканном дорогом пальто. Он рыдал, рыдал громко, не стесняясь и не стыдясь. И только по этим рыданиям сторожа, запиравшие кладбище на ночь, нашли Виктора Петровича Воронова, подняли с земли и вывели за ворота. Он подождал, когда они запрут тяжелый засов и уйдут, потом посмотрел на стену, покачал головой, всхлипнул и побрел в направлении от города.

IX

Ноябрь окунул город в продергивающий до костей холод. Свирепые ветра ватагой неслись с Финского залива, и мотыляли по проспектам обрывки шариков и гигантских тряпичных гвоздик еще долго после демонстрации трудящихся. Потом исчезли и они.

Таня лениво озирала из окна сонный Питер, не отмечая ни мрачных дней, ни тяжелых ночей. Все чаще приходили кошмары, давили унылыми видениями, приоткрывая завесу над царством мертвых. Подступали тихие и безгласные, мутно-прозрачные в кромешной темноте. Что-то сгущалось вокруг, падало сверху, будто тень незримого крыла. Мертвыми знамениями врезались в подсознание слухи и новости, обволакивающие с разных сторон: то там кто-то умер, то этот усоп. И Тане нестерпимо хотелось заглянуть в запредельное, потрогать кончиком пальцев костлявую за нос.

Пустота звала: «Пойдем!», но тут же появлялась старая знакомая ведьма с пронзительными глазами, без всякой укоризны, злорадно ухмылялась, предупреждая, что не настал еще срок.

Для Тани уже не существовало слова «надо», даже в бренных удовольствиях она не видела никакого смысла. До недавних пор она придумывала простейшие способы поисков заработка, помогала Якубу добывать денег. На кайф их уходило немерено, благо налаженные каналы поставки и сбыта давали крутые возможности снимать сливки. Давно прошло то время, когда Таня следила, чтобы дом не превратился в барыжную лавку. Но незаметно стали захаживать напрямую наркоманы, а теперь и это обрыдло, вместе с самим Якубом и его подругой. Раз, не выдержав какой-то мелочной непонятки, Таня напустилась на парочку, намекнув, что выставляет их за дверь. В результате осталась одна в пустом доме. В холодильнике гулял сквозняк, в раковине башней выросла гора немытой посуды, под ванной кисло, покрываясь плесенью, замоченное белье. Только маковые поля были местом пребывания Тани, только этот запах был родным и ничто другое более не тревожило ее когда-то острый и жаждущий приключений рассудок.

Однажды Таня заметила, что опий вышел, и полезла в общаковый тайник. Она нюхнула чистый, без всякой примеси порошок. Слизистую обожгло. «Дерзкий», — подумала Таня, определяя дозу на глаз. Опасения, не многовато ли, при этом не было. Как это часто случается с теми, знает тайную прелесть всякого наркотика, Таню так дело стремление достичь вершинки познанного однажды блаженства, поэтому она попросту откидывала всякое чувство страха за собственную неповторимую жизнь. Вместо инстинкта самосохранения работало эрзац-сознание: а будь что будет.

Удерживая последним усилием воли тремор, Таня с мазохистским наслаждением шарила концом иглы на почерневшем рекордовском шприце в поисках рваной, затянувшейся малиновыми синяками вены. Не найдя ее на сгибе она решительно, прикусив губу, воткнула ту же иглу в кисть. Попала. И побежала теплым туманом надежды по кровяным сосудам угарная эйфория. Метнулась мысль о вожделенном пределе. Предметы и мебель поехали перед глазами, разъезжаясь серебристой рябью. Пространство и время соединились в светящейся дымке. Горло сдавило. Откуда-то издалека пришли чужие голоса: «Ay!» — «Как ты тут?» — «Мы только вещички забрать…» — «Э, она уже тащится!» — «Слушай, а на нашу долю осталось?» — «Иди шприцы вскипяти…» Опрокидываясь навзничь, Таня охнула, а руки неестественно, как чужие, не принадлежащие ее телу, еще цеплялись за воздух. Звенело в ушах. Постепенно частоты падали до ультранизких, гудящих монотонным колоколом под самой теменной костью. Дыхание судорожно останавливалось, и где-то далеко, неровно и замедляя темп, ударял сердечный маятник, отсчитывая, как кукушка, последние секунды жизни. Она даже не раздвоилась, а их стало множество: одна болталась под потолком, безумно хохоча над собственным телом внизу, и выговаривала второй — той, что философски застыла, съежившись в красном углу: «Это смерть, но еще рано, пора ведь не пришла». И все эти Тани, собираясь в одну, вылетели, как ведьма в трубу, увидели с непомерной высоты дом, людей, занимающихся своими делами, как пчелы в сотах улья. Хотела было найти знакомых, крикнуть на прощанье — и оказалась в радужном коридоре, где не было углов, а бесконечные стены, словно сделанные из плазменной ткани, переливались фиолетовыми искрами и зелеными огоньками. Все дальше и дальше улетала Таня, гул нарастал, но было легко и свободно. Где-то там впереди должен быть свет. Нo он не приближался. Наоборот, все больше сгущалась бездна тьмы. И в монотонном гудении стал отчетливо слышен родной бас-профундо:

— Здравствуй, доченька…

И безумный хохот бился эхом, дребезгом обрушивался со всех сторон…

Конец этого жуткого года ознаменовался разными хлопотами, и, погрузившись в них с головой, Павел уповал лишь на то, что год уходящий не принесет еще каких-нибудь потрясений.

Он носился то в мастерскую, где отобрал камень для памятника Елке — серую с красными прожилками мраморную глыбу — и в два приема внес аванс за его изготовление, то в больницу к матери, которая не узнавала его и упорно называла или «товарищ генерал», или «доченька», то на дачу в Солнечное, которую предписывалось освободить к Новому году, понемногу вывозя оттуда всякую мелочь — книги, посуду, белье.

Дело по факту гибели Елены Дмитриевны Черновой было прекращено за отсутствием состава преступления. Заявлению Дмитрия Дормидонтовича вышестоящие инстанции решили ходу не давать, а отправить его на пенсию по состоянию здоровья. Ему даже предложили вариант отправиться послом в Народную Республику Габон, но он отказался. Великодушие начальства простерлось до того, что вместо казенной дачи в Солнечном Чернову был предложен «скворечник» с участком в восемь соток на станции Мшинская, а вместо казенного автомобиля — «Жигули» по специальной «распределительной» цене — шестьсот рублей. Должностной оклад сменился союзной персональной пенсией. За ним сохранили городскую квартиру, пожизненное право пользования распределителем, поликлиникой и больницей. Могло быть и хуже.