Смотритель - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 45

Василiй не думалъ о странномъ своемъ приключенiи, но ночами оно прожигало его сонъ насквозь накипанiемъ свlта и сладости, и жаждуя хотя бы еще разъ ощутить горячую маленькую руку, онъ часами бродилъ по парку, провlряя силу своего жlланiя. Однако вместо того, чтобы очутиться въ пряныхъ оковахъ плоти, онъ, наоборотъ, воспарялъ бесплотнымъ духомъ въ цвlтной августовскiй воздухъ, погружаясь въ самыя глубины смутной души. Правда, незнакомка ещl разъ явилась ему въ той же бlседке, и драгоцlнный пушокъ ея щекъ всl такъ же щlъкоталъ его губы, но, вlрнувшись въ столовую съ подчеркнуто разсlяннымъ видомъ, Василiй почувствовалъ нlкую непривычную невнимательность родителей и спрятанную усмешку брата. Похолодевъ отъ мысли, что сцlна въ бlседке не прошла для нихъ незамlченной, онъ демонстративно не извинился за опозданiе къ ужину. Однако тутъ же выяснилось, что разсlянность родителей вызвана отнюдь не его пlрсоной, а внезапной гибелью упрямого австрiйского эрцъ-гlрцога. Вiдениямъ пришлось уступить мlсто реальности, и передъ самымъ отъездомъ въ городъ…

– Видишь, – прошептала Маруся, будто опасаясь стряхнуть с хмельных листьев тонкую изморось, – все так и есть. Даже эта злосчастная пуговка… Поэтому я испугалась именно за тебя. – Да. Странно, – задумчиво пробубнил Павлов. Но потом вдруг немного оживился: – Послушай, а почему бы нам не принять это просто за пубертатные мечтания приличного мальчика? И потом – кто это вообще писал? Чья это рукопись, откуда? Если ты считаешь, что это ВВ, то это еще надо доказать. Надо сначала как следует покопаться в собрании сочинений хотя бы! – И Павлов громко, заглушая внутреннюю растерянность и схожесть собственных ощущений с чувствами дореволюционного мальчика, еще долго и громко убеждал Марусю в том, что всякое там внешнее сходство вовсе еще не есть доказательство. Маруся внимательно и терпеливо слушала его, тоже стараясь найти в его словах правоту. Но не выдержала и принялась вдруг горячечно целовать его, и Павлов еще долго чувствовал, как к голой его ноге то прилипает, то отходит фотография с неровным текстом ундервуда. Они оба одновременно очнулись от чьего-то пристального взгляда, но, обернувшись, увидели лишь Вырина, сидевшего напротив и громко дышавшего, сладострастно вывалив розовый дымящийся язык. И на морде пса было написано полное удовлетворение.

До утра Маруся и Павлов, как в тенетах, бились в странных обстоятельствах своей встречи и своего чувства. Они размышляли о небесном и о земном, о прошлом и будущем, о востоке и западе. То им вдруг казалось, что они уже нашли разгадку, и все становилось понятно и просто, но эти мгновения тотчас ускользали, и какая-нибудь очередная деталь вновь погружала их в полный хаос, в котором каждый найденный ответ приводит не столько к разрешению очередной загадки, сколько к открытию новой тайны. И в этом не было бы еще никакой беды, поскольку любовь и так всегда загадка и тайна, но в этом поиске в затылки обоим то жаром, то холодом дышала сама судьба. Причем судьба, по-видимому, не только их двоих, но и еще кого-то другого, или даже больше – других. И эта судьба оставляла свои знаки повсюду, куда бы они ни обратили свой взор и куда бы ни пошли.

Ох, как это не просто неподготовленным, слабым в таинственных общениях с миром людям двадцать первого века чувствовать на своих затылках дыхание вечности. Оно не возносит их к звездам, как возносило их предков, а неодолимым грузом придавливает к земле, и вместо печати избранности они несут крест непонимания и тоски.

Под утро, когда из всех звуков мира остался лишь тонкий заунывный звон бьющегося в окно овода, а они, не смыкавшие всю ночь глаз, так ни к чему и не пришли, Маруся вздохнула и, наконец, сказала то, что они упорно таили друг от друга все это время:

– И все же мы должны достать весь рассказ. Пока мы не узнаем, что нас ждет дальше…

– Глупости! – взорвался Павлов. – Знать будущее – чудовищно. Этого никому не надо! Это значит обречь себя на какую-то уже не свою жизнь!

– А что если мы попали в эту чужую жизнь именно из-за того, что своя была слишком бедная, слишком убогая, – и, может быть, лучше уж тогда прожить чужую. Но яркую?

– Что за самоуничижение?! Чем плоха твоя жизнь? Ты тонкая, честная, умная…

– …любящая животных больше, чем людей. Непонятно как и во что верящая. Не умеющая заработать достаточно денег, пристрастная…

– …страстная, – еле слышно эхом подхватил Павлов и приник губами к теплой ямке между Марусиным плечом и шеей.

– …ничего или почти ничего не знающая…

– А чем, чем, собственно говоря, лучше жизнь этого твоего Артемия?

– Не знаю. Но она значительней и достойней, что ли. И твоя Тата лучше, чем я.

Павлов застонал от бессилия доказать Марусе химеричность ее убеждения.

– Ладно, пусть так, мы плохие и примитивные, – но зачем же тогда таким людям, как мы, дана столь удивительная возможность? Пусть бы тогда она и досталась каким-нибудь блестящим эрудитам, которые истинно верят, являются высокодобродетельными и так далее. Логично?

– Логично, но ведь дается не по заслугам. Да и не это, в общем-то, меня тревожит. О, если бы мы оказались в каком-нибудь пушкинском наброске, да хоть в селе Горюхине? [81] – тогда я не волновалась бы так. Потому что там есть какая-то высшая справедливость, и как бы то ни было, в конце есть прорыв к свету. А здесь… концы везде ужасны, беспросветны, понимаешь – бес-про-свет-ны – и, даже если все вроде бы на первый взгляд хорошо – здесь все мертвы. Мертвы. Понимаешь? А я не хочу, какая бы я ни была дурная, не хочу жить среди мертвецов… я, кажется, не заслужила… – И Маруся тихонько заплакала. – И вовсе не для того я уехала из этого страшного нашего города, чтобы оказаться и здесь, в другом как будто бы мире, все в той же самой ловушке…

– Ладно. Хорошо, – сказал Павлов, мрачно глядя в окно, – раз ты считаешь, что это может помочь, значит, мы достанем рассказ. – При виде Марусиных слез к Павлову вернулась та твердая легкость, которая позволяла ему когда-то проворачивать без труда сомнительные операции и выходить сухим из многих обильных и мутных вод. – Я сейчас же поеду к этому господину – в конце концов, он мой должник. И откровенно спрошу у него про этот рассказ. И попрошу прочитать. Я прочитаю его, незаметно вложу взятую тобой страницу – и все прекрасно, мы узнаем, что к чему, и твой маленький грех канет в Лету. Какие сложности, Марусенька? Мы просто сами придумали себе их.

– Давай я тоже поеду с тобой? Я должна сама признаться, что без спросу… и украла… Это очень важно…

Павлов подумал, что без Маруси ему было бы, пожалуй, гораздо проще добиться желаемого, но это ее желание быть честной до конца и во всем слишком трогало его, чтобы отказать.

– Ладно. Запирай Вырина. Он все равно, как я понял, через Оредежь не пойдет…

Маруся оделась, уложила пса на кровать и долго нашептывала ему что-то, нацеловывая, как девочка куклу, клокастую морду.