Возвращение в Москву - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Вересов cтр.№ 49

Письменная речь дисциплинирует, в МГИМО это нам вдалбливали с первого курса, дисциплинирует, потому что должна быть логика изложения. Выстраиваешь факты так, как они выстраиваются, по принципу домино или наподобие электрической цепи с лампочкой в конце. Выстраиваешь как можно более добросовестно, и – лампочка вспыхивает – приходишь к какому-то выводу. Вывод, итог мне теперь более-менее ясен…

– Привет. Почему тебя так привлекает холл, Юрочка?

– Тут удобный диван, тут удобно ставить ноутбук, тут удобно стоит телевизор. Тут самый лучший в доме камин.

На самом деле потому, что холл не лежит на пересечении каких-либо домашних путей. Здесь не шастает прислуга, и здесь, в общем, нечего делать моей ненаглядной Юльке. Кроме того, здесь наихудшая в доме звукоизоляция, поэтому мне всегда слышно, как Юлька выходит из гостиной, чтобы спуститься в холл по мою душеньку. Почему-то она обеспокоена моим стремлением к уединению. Думает, что я что-то замышляю. Или, подозреваю, не уверена в здравости моего рассудка. Она теперь всегда глядит на меня вопросительно, когда думает, что я не вижу, а еще, случается, осторожно расспрашивает. Не стоило говорить ей о тех, кто возвращается оттуда. Я превысил меру доверия, вызвал подозрения в свой адрес и заставил ее страдать.

– Что-то набирал?

– Нет. Чищу помойку, – вру я. – Накопилась всякая ерунда из Интернета. Когда смотришь, сначала всегда кажется, что интересно, потом возвращаешься – бред сивой кобылы, безграмотный к тому же.

– От сивой кобылы, пусть она и виртуальная, ты слишком много требуешь. Я – к маме. Ты со мной?

– Если хочешь, Юля. Но я посижу в машине.

Елена Львовна теперь снова дома, на Котельнической. У Юлькиной мамы почти все в порядке, но Ритусю она не помнит. И меня тоже. Почему? Нет, это не обидно, и я жалею ее искренне – она всегда мне нравилась, но знакомиться с ней каждый раз заново, когда мы с Юлькой приезжаем на Котельническую, тягостно. Невмоготу уже. «Юлька! Какая ты легкомысленная выросла! Каждую неделю меняешь мужей! – весело так воскликнула она в наш последний визит. – Ирочка! Посмотри! Юленька имеет головокружительный успех у мужчин! Если Микуша узнает… Ой-ей-ей! Но мы ему не скажем!» Ирочкой, именем моей матери, она упорно называет Ксению Петровну, свою «компаньонку», по определению Юльки, а на самом деле сиделку плюс домработницу. Ксения Петровна терпит и не поправляет и даже отзывается, потому что Юлька платит ей невероятное жалованье.

– Я ведь не настаиваю, Юрочка. Прекрасно тебя понимаю. В машине сидеть не надо, лучше оставайся дома. Мама, в конце концов, вспомнит тебя. Помнит же она твою маму и то, что у нее был сын.

– Вот именно. Только я никак не ассоциируюсь у Елены Львовны с сыном моей мамы.

– Юрка, не расстраивайся ты. Она ведь нездорова.

Я не расстраиваюсь, но по этому поводу у меня есть свои соображения. Просто Елена Львовна знает, что того ясноглазого и светловолосого мальчика, Юры Мареева, больше нет на свете.

– Она поправится. Что это за камень? Аметист? Я до сих пор не знаю всех ее драгоценностей.

– Розовый гиацинт. Гораздо лучше аметиста. Еще африканский, чистейшей воды. Оправу делал на заказ сам Гаврик Изорский-Кунц.

– Сам Изорский-Кунц! Сам Гаврик! – восхищаюсь я, хотя понятия не имею ни о каком Гаврике. И оправа мне не слишком нравится – аляповатая, грубоватая, с финтифлюшками. Но Гаврик, должно быть, из тех самых, кто ухитрился создать на себя спрос. Поэтому вспоминать здесь о хорошем вкусе излишне, как подсказывает мне опыт, чтобы не обижать мою любимую. – Красиво. А другие твои африканские штучки сохранились? Ты, по-моему, их тоннами покупала. Тебе так нравилось их носить…

– Не сохранились, Юра. Раздарила. Здесь они как-то не смотрелись. Это все же не «Тиффани», не «Картье», не «Булгари», не Жан Шлумбергер. Не Гавриил Изорский-Кунц. Не та мера элегантности.

– А-а…

– Ладно, пока. Я ненадолго, к маме. А вечером мы подписываем договор с чехами на поставку фирменной посуды для моих «Ларчиков» – особый дизайн для каждого ресторана и все такое, это я тебе напоминаю. Потом – парадный ужин в «Русском Ларчике».

– Почему не в «Чешском»?

– «Чешского» у меня нет, как тебе, мой уважаемый «министр иностранных дел и внешних сношений», должно быть известно. А есть только «Русский», «Немецкий», «Французский», «Китайский» и «Итальянский». Но я чехам пообещаю, что будет. Может, и вправду будет. Попрошу прислать какого-нибудь специалиста по кнедликам… Можно, кстати, на «Чешский» переделать «Немецкий», который совсем убыточный. Там даже ничего не придется менять радикально. Кухни, в общем-то, похожи, насколько я знаю, но если сделать упор на новенькое… Даже и на рекламу особенно не придется тратиться. Как ты считаешь, Юрка?

– Не знаю. Как хочешь.

– «Не зна-аю! Как хо-очешь!» – передразнивает она. – А ты-то знаешь, чего хочешь?

– Не уверен. Точно знает, чего хочет, по-моему, только алкоголик. Юлька, не придирайся. Пойдем, я провожу.

Ворота раздвигаются во всю ширь, и она уезжает, сегодня одна, без Никиты Спартаковича, сама ведет свою серебристую «Тойоту» предпоследней модели. «Черный воронок» оставлен, притаился в гараже.

Я возвращаюсь в холл и включаю телевизор. Вдруг да что-то новенькое? Как бы не так, все то же.

«Раскачаем мир!» Таков призыв, и неважно, что это просто реклама. Раскачаем мир, пусть трещит по всем швам, а из трещин, из прорех тем временем хлынет информация, только ведра подставляй, а потом продавай на ближайшем рынке и желающим грабить, и тем, кто не хочет, чтобы его ограбили. А что? Честный бизнес, вроде продажи «живой воды» из-под крана. Можно честно пропустить ее через фильтр, честно разлить по бутылкам, завертеть пробку и снабдить элегантной этикеткой. Можно накачать углекислотой, чтобы била в нос, можно минерализовать, чтоб скрипели зубы. Есть спрос, значит, все честно. А я усомнился, что честно. При этом понимая, что мир перевернулся за то время, пока я находился в состоянии, если так можно выразиться, законсервированном – сначала в Африке, потом на зоне, потом в родной глубинке, где все перевороты и общественные кульбиты амортизируются. Пока туда волна докатится, она уже и не волна, а жидкая пена. Пузыри полопались, и все по-прежнему, до новых пузырей. Между прочим, теперь я лично знаком с одним продавцом «живой воды», то есть уворованной информации, и он мой враг. Смертельный враг.

После той истории в казино у меня появилась привычка проверять наш с Юлькой общий банковский счет. Через какое-то время понял, что огромные суммы, треть ее ресторанных доходов – и «Ларчиков» ее любимых, и сети кондитерских «Жюли», которыми она тоже владеет, – исчезают неизвестно куда. Это, конечно, не мои деньги, и не мое, по сути, дело, на что моя любимая их тратит. Но благотворительность она терпеть не может и занимается ею крайне редко и только тогда, когда уверена, что выиграет на налогах, и я всегда знаю о подобных ее намерениях, а такие траты невозможно объяснить ничем, кроме тайных выплат.