Леший просто кивнул, да у Льва и не было желания с ним за руку здороваться.
– Я тебе сейчас ситуацию обрисую, чтоб ты знал, что к чему.
Гордей кратко, но исчерпывающе рассказал Лешему, что случилось, а тот просто кивал, давая понять, что все понял. Временами он поворачивал голову к Гордею и тогда тот начинал говорить подробнее. Когда Гордей закончил, то сказал:
– Льву Ивановичу нужно с Лариской поговорить. Ты случайно не знаешь, где она точно обитает? – Леший кивнул. – Тогда сейчас, как поедим, вы к ней поедете, он с ней говорить будет, а ты просто поприсутствуй. Ты же знаешь, как она умеет людям мозги пудрить, вот и проследи, чтоб она не финтила. – Леший опять кивнул.
Гуров допивал кофе, когда дверь открылась, и вошел невысокий щуплый мужчина с нездоровым румянцем на лице, и Гуров понял, что это Максим.
– Привет честной компании, – настороженно сказал он и уставился на полковника маленькими, черными и злыми глазами. – Что у тебя случилось, брательник, что ты меня на ночь глядя выдернул? Понимаю, что не с большой радости, но надеюсь, что с тетей Люсей это не связано?
– Нет, у нее все в порядке, – успокоил его Гордей.
– Слава богу! – В голосе пришедшего послышалось искреннее облегчение.
– Это Макс, – сказал Гордей Гурову.
– Уже сам понял, – кивнул Лев Иванович.
– А это что за кент? – Максим повел подбородком в сторону единственного незнакомого ему тут человека.
– Полковник полиции из Москвы, Гуров Лев Иванович, – представил Гордей.
– Ба! – с нескрываемым ехидством воскликнул Максим. – С какими людьми ты теперь за одним столом сидишь. Сказал бы мне кто такое в прежние времена, я бы ему в морду въехал.
– Что было, то быльем поросло, – веско сказал Гордей.
– И то правда, – согласился Максим, садясь к столу. – Так что за беда?
– Макс, ты Егору ничего об Аленушке не говорил? – спросил Гордей.
– Дай подумать, да ничего. – Максим недолго помолчал, глядя в сторону, а потом неуверенно сказал: – Хотя… Он тут приехал ко мне не так давно. Слово за слово, а потом спросил: «Чего это шеф такой странный стал? Сияет, как красно солнышко. Дела забросил, по вечерам только с одним Лешим куда-то уезжает. В доме ремонт такой затеял, что только дым коромыслом. Уж не продавать ли собрался? А то, как он Лариску оттуда с дочками выставил, там такой разгром был, ничего целого не осталось». Я ему сказал тогда, что ты жениться собрался, вот ремонт и затеял, чтобы молодую жену в нормальный дом привести.
– А что именно ты о ней сказал? – уточнил Гордей.
– Ну, – Максим пожал плечами, – что красавица необыкновенная – ты же мне фотку показывал, что зовут Еленой, работает нотариусом. Вроде все. А что, не надо было?
Он недоумевающе уставился на Гордея, а тот, отвернувшись, молчал и в ответ на этот вопрос только горестно покачал головой.
– Да что Егор натворил-то? – не выдержав его молчания, уже нервно спросил Максим.
– Судя по всему, предал меня, – нехотя объяснил Гордей.
– Это шутка такая? – даже как-то растерянно спросил Максим.
– Ага, – хмуро ответил Гордей. – Я для того и попросил тебя привезти, чтобы вместе посмеяться.
– Своими руками убью гаденыша, – взревел Макс и, сорвавшись с места, начал метаться по кухне, причем по его тону было ясно, что он действительно способен убить собственного брата. – Сигарету дай, – потребовал он, когда, устав бегать и крыть во весь голос своего родственника распоследними словами, остановился возле стола.
– Не дам, тебе нельзя, – покачал головой Гордей.
– Ничего, один раз можно, – отмахнулся Максим. – Не каждый день мне сообщают, что мой брат сукой оказался. И выпить налей.
Осуждающе покачав головой, Гордей кинул на стол пачку сигарет и полез в холодильник за водкой. Максим закурил и тут же, побагровев и закрыв рот рукой, отбежал в сторону и уже только там долго и тяжело закашлялся – видимо, боялся других заразить. Отдышавшись и вытерев слезы, он вернулся к столу – со второй затяжкой дело пошло лучше, и он, махом выпив полстакана водки, потребовал:
– Рассказывай все с самого начала.
Гуров поднялся из-за стола, а следом за ним и Леший, и сказал:
– Ну, мы поедем тогда – чего нам опять все это слушать.
– С богом, – напутствовал их Гордей.
«А вот это уже перебор, – подумал по дороге Гуров. – Тут точнее было бы выразиться: «С дьяволом!», потому что святость и Леший – понятия несовместные».
Во дворе они сели в джип – Леший за руль – и поехали. Леший молчал, да и Гурову как-то не хотелось разговаривать, хотя этот непонятный человек заинтересовал его невероятно, но он понимал, что расспрашивать о чем-либо бесполезно – статуя Командора была бы более разговорчивой, да и небезопасно. Судя по направлению, они двигались на окраину города, где остановились возле задрипанного бара, войдя в который, Гуров понял, что бар это только по названию, а на самом деле обычная забегаловка.
– Где мне найти Ларису Петровну Самсонову? – поинтересовался он у стоявшего за стойкой бара парня.
– Кого? – удивленно переспросил тот. – Нет у нас таких, – он недоуменно пожал плечами, а потом спохватился. – А-а-а-а. Это Петровна, посудомойка. Я сразу и не сообразил. Просто ее у нас так никто не зовет.
– Так где она? – спросил Гуров.
– В подсобке посмотрите, там должна быть. Вон в ту дверь пройдите, – он указал на дверь в углу зала.
Гуров с Лешим пошли туда и оказались в коридоре. Они заглядывали во все двери по обе его стороны и наконец в одной из комнат увидели группу женщин. Сейчас они курили и пили кофе, но, судя по бутылке водки на столе, в которой на дне оставалось граммов пятьдесят, не больше, и еще двум пустым на полу, а также остаткам закуски на столе, до этого они крепенько набрались. Гуров терпеть не мог разговаривать, а тем более допрашивать пьяных женщин, потому что до трезвой еще можно как-то достучаться, а вот у пьяной перепады настроения происходят мгновенно и зачастую по неизвестной даже самой женщине причине, так что добиться толку от нее бывает практически невозможно. Но деваться было некуда, и он вошел, а Леший остался в коридоре.
– Здравствуйте, кто из вас Лариса Петровна, – приветливо спросил Лев Иванович.
– Ты чего сюда приперся? Чего здесь забыл? – мигом взвилась одна, судя по заплетающемуся языку, изрядно под мухой, чьи щеки когда-то были крест-накрест прочерчены бритвой, потому что только от нее на всю жизнь остаются такие ничем не сводимые шрамы. – Не видишь, что ли, отдыхаем мы.
– Хочешь жаловаться, так иди и в книге распишись, а мы потом всем этим подотремся, – с пьяным смехом поддержала ее другая.
– Зачем же вы так сразу на меня накинулись? – улыбнулся им Гуров. – Вы же еще не знаете, зачем я пришел, а уже ругаетесь.