Племенной скот - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Лебедева cтр.№ 43

На второй день Алена почувствовала, что от напряженных мыслей у нее сильно болит голова. Даже горизонт, украшенный нежной пеной облаков, зарябил черными точками. Алена зажмурилась и тряхнула головой, но точки так и кружили перед ее глазами, пока Иван, тронув ее за плечо, не спросил:

– Что это там? Не вороны?

И тогда Алена поняла, что это именно вороны кружат медленно и размеренно, не нарушая странного, неряшливого порядка. Черная шаль с синими дырами.

– А чего это они, а, Вань?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Подойдем – увидим.

– А мне страшно как-то… – Алена сказала это шепотом, еле слышно, и пошла чуть сзади, словно хотела спрятаться за его широким плечом. Никогда еще не видела она столько ворон разом, и ей было страшно даже представить, к чему они собрались.

Ветер гнул к земле траву, по лугу расходились серебристо-зеленые волны, и в лицо бил сладковатый аромат. Сначала он был тонок – так пахнет рука, когда разотрешь стебель лекарственной ромашки, – потом сгустился, наполнился дымом сгоревшего дерева. А затем они увидели и первый сгоревший сруб. Он возвышался на четыре неполных венца, сожженная оконная рама торчала из него буквой Г, словно поднятая и застывшая в отчаянном жесте рука. Все остальное пылью, черным прахом покрыло землю кругом, осыпалось небольшими курганами, и ветер шевелил серый, будто поседевший от горя, пепел над остывшими углями. Алена прикрыла глаза, но Иван заметил: там, среди мягких волн пепла, среди черного блестящего на солнце угля, было и другое: округлое, плотное, пахнущее сладко и страшно.

Он обнял Алену за плечи, развернул лицом к полю, и деревню, погибшую, сожженную, они обошли стороной – как оказалось, только для того, чтобы через час по той же самой дороге прийти к другой такой же деревне. И эта тоже сожжена была подчистую. А вороны кружились и кружились, покрывая воровским прохудившимся одеялом небо до самого горизонта.

– И дальше? – спросила Алена. – И так будет дальше?

– Помоги нам Бог, – ответил Иван и перекрестился. – И упокой, Господи, души их грешные.

Третья деревня издали показалась им целой. Не было ни дыма, ни остовов сгоревших домов. Издалека они услышали, как корова мычит в хлеву, призывая хозяйку к вечерней дойке. В лучах заходящего солнца деревня выглядела так мирно и обычно, что, если бы не вороний грай, Алена могла бы поклясться, что вот сейчас из дверей, громыхая пустым подойником, выскочит замешкавшаяся хозяйка. Но не было никого. Только маленький котенок брел по забору и резко мяукал, широко открывая крохотный алый рот.

Алена схватила его и спрятала под платок, опасаясь, как бы не склюнули вороны. Котенок завозился там и, вонзив в Аленину грудь острые, как еловые иголки, коготки, благодарно замурлыкал. Впрочем, воронам все равно было не до котенка. Они отъедались: многие еще кружились в небе, словно не в силах поверить в собственное счастье, иные сидели на заборах и крышах, на ветках вековых лип, прочие жрали, отрывая куски от трупов.

Мертвецы были повсюду. Из сарая торчали ноги в полосатых штанах. На левой остался лапоть, правая, босая, была в запекшейся крови. Толстая тетка в распоротом на спине сарафане лежала ничком, и волосы ее смешались с темной водой лужи. Там молоденький совсем еще паренек смотрел в небо зеркалами остановившихся глаз… Всюду, всюду были мертвецы, и тяжкий дух стоял над деревней.

Истово крестясь, прикрывая глаза, цепляясь за Ивана, бежала Алена через деревню прочь. «Отче наш…» – шептала она, но захлебывалась, теряла дыхание, забывала, на чем остановилась, и начинала снова: «Отче наш, иже еси на небесех, хлеб наш насущный даждь…» От слова «хлеб» приходила в ужас: при чем же тут хлеб? Какой хлеб? Но другой молитвы, как ни силилась, вспомнить не могла и начинала снова: «Отче наш… Отче…»

Котенок, прижатый ее в конвульсии согнутой рукой, слабо попискивал. Полузадушенный, он сделал наконец одно верное, отчаянное движение, вывернулся из-под Алениной руки, свалился ей под ноги и метнулся прочь. Она даже и не заметила, где и когда котенок исчез, – только потом, опомнившись, подумала о нем и пожалела.

– Спаси и помилуй, Господи! – шептал рядом Иван. – Спаси и помилуй!

Миновали деревню, вбежали в лесок – длинный и узкий, словно забор, разделяющий два поля. Тут вздохнули наконец свободно: ветер по-прежнему дул в лицо, и пахло сыростью, вечерней росой и осинником. Осмелев, Алена открыла глаза. В первые минуты ей все казалось, что где-то сбоку и чуть позади нее стоят серые, из земли выползшие мертвяки, но потом страх стал уходить. Да и Иван сказал:

– Ничего, не бойся: мы-то ведь живы, – и она подумала: «А и в самом деле – живы ведь».

Потом Алена споткнулась: раз и другой, – и поняла вдруг, что посреди дороги – огромная узкая канава, словно кто-то полз по ней огромным тяжелым брюхом. Другую такую канаву она углядела левее, в осиннике: там тонкие стволы наклонились в разные стороны.

Но тут они вышли на поле. Дорога шла вперед, к горизонту, да и волшебное блюдо звало туда: желтый колобок подпрыгивал и ойкал от нетерпения, но тут вдруг Иван остановился и сказал:

– Ален, пойдем-ка вон туда сходим.

Он указал на лесок справа от них, куда через поле вела отделявшаяся от основной дороги хорошо утоптанная тропка.

– Зачем? – Алена посмотрела на Ивана, желая понять, отчего ему не хочется скорее уйти от проклятого места, от воронья и пугающих длинных следов.

– Разобраться хочу, – ответил он. – Понять, что случилось. А там – видишь вон, какая тропка утоптанная? – тоже люди могут быть. Мож, живых найдем.

– А если – мертвые? – Алена снова зажмурилась и вцепилась в его рукав.

– Нет. Не должно быть. Нет там воронья, – и Иван, развернувшись, зашагал по тропинке. Алена побежала следом.

Там, за полем и крохотным леском, оказалась пасека, окруженная высоким глухим забором. Почуяв их приближение, залаяли за забором собаки.

– Кто там? – Старческий голос по ту сторону калитки старался казаться грозным, но получалось плохо.

– Путники. Хотим узнать, что в деревне случилось, – ответил Иван и снял свою островерхую, с красными отворотами шапку, словно хозяин пасеки сквозь доски калитки мог увидеть и оценить знак уважения.

За забором воцарилось молчание, потом дверь приоткрылась, и Алена увидела красное старческое лицо с недоверчиво прищуренными глазами.

– Ну заходите, – сказал старик.

Алена и Иван зашли за забор. За ним действительно оказалась пасека: полторы сотни ульев, а может, и больше. Пчелы уже улеглись, и только некоторые из них лениво топтались на летках. Перед ульями стояли люди. Впереди – старик, открывший им дверь. Он был невысоким и сутулым, с глазами, утонувшими в мелкой ряби добрых морщин, с пегими поредевшими волосами и оттопыренными ушами, которые пылали красным, подсвеченные сзади лучами заходящего солнца. За его спиной стояла жена, высокая – на голову выше мужа. У нее были узкие бедра, маленькая грудь и широкие плечи, да и подбородок был волевой, крупный – мужской. На фоне ее величавой фигуры столпившиеся позади люди казались маленькими, да, собственно, это и были в основном дети. От малышей до подростков, они смотрели на гостей серьезно и словно бы даже с упреком. Большие придерживали младших за плечи, словно готовились защитить. Взрослых было немного: пара парней, несколько пожилых женщин да высоченный худой старик.