Черная тропа - читать онлайн книгу. Автор: Оса Ларссон cтр.№ 49

— Стало быть, у вас есть кошка? — спросил Свен-Эрик, которому неприятен был напористый стиль поведения Анны-Марии.

— Ну да, — кивнула Айри Бюлунд, и ее лицо осветилось чуть заметной улыбкой. — Она лежит в спальне, пойдемте, покажу вам нечто очень трогательное.

На двуспальной кровати поверх вязаного покрывала лежала и спала кошка, а рядом с ней в куче-мале лежали четыре котенка.

Свен-Эрик встал на колени, как перед алтарем.

Кошка тут же проснулась, но не пошевелилась. Один из котят тоже проснулся и поскакал в сторону Свена-Эрика. Он был в серую полоску и с черным пятном вокруг глаза.

— Забавная мордашка, правда? — проговорила Айри. — У него такой вид, словно он только что побывал в драке.

— Привет, боксер! — сказал Свен-Эрик котенку.

Котенок, нисколько не смущаясь, прошел вверх по его руке, цепляясь за рукав крошечными остренькими коготочками, и продолжил путь с одного плеча на другое мимо затылка.

— Привет, малыш! — с восторгом проговорил Свен-Эрик.

— Хотите — забирайте его, — сказала Айри Бюлунд. — Мне трудно их пристроить.

— Нет, нет! — сопротивлялся Свен-Эрик, ощущая щекой нежную кошачью шерстку.

Котенок спрыгнул обратно на кровать и разбудил одного из братьев, укусив его за хвост.

— Забирай котенка, и поехали, — сказала Анна-Мария.

Свен-Эрик решительно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Они связывают по рукам и ногам.

Они поблагодарили за кофе. Айри Бюлунд проводила их до двери. Уже на пороге Анна-Мария спросила:

— Ваш муж… Его кремировали?

— Нет, его похоронили в гробу. Но я всегда говорила, что мой прах им придется развеять над озером Таало-ярви.

— Таало-ярви, — повторил Свен-Эрик. — А как вас звали до замужества?

— Тиева.

— Ага, — сказал Свен-Эрик. — Знаете, лет двадцать назад я ехал на скутере в Сальми. Мне надо было добраться до Каттувуомы. И как раз напротив деревни, на восточной стороне пролива перед Таало-ярви стояла маленькая избушка. Я постучал в дверь и спросил дорогу на Каттувуому. Женщина, которая жила там, ответила мне: «Они обычно едут напрямик через озеро, потом через болото, а потом сворачивают налево, там и будет Каттувуома». Мы еще немного поговорили, и мне показалось, что она держится очень сдержанно, но тут мне пришло в голову перейти на финский, и она сразу же оттаяла.

Айри Бюлунд рассмеялась.

— Ну да, она подумала было, что вы этакий старший брат, надменный швед.

— Именно. И когда я уже сел на скутер, собираясь ехать дальше, она спросила: «Откуда же ты взялся и чей ты сын, что умеешь говорить по-фински?» И я сказал, что я сын Вальфрида Стольнакке из Лауккулуспы. «Бог ты мой! — воскликнула она, всплеснув руками. — Мальчик, мы же с тобой родня! Не езди через озеро. Там местами наледь и очень опасно. Поезжай вдоль берега». — Свен-Эрик засмеялся. — Ее звали Тиева. Это была ваша бабушка?

— Вот глупости, — сказала Айри Бюлунд и покраснела. — Это была моя мама.

Когда они вышли на улицу, Анна-Мария понеслась вперед, как солдат на марше. Свен-Эрик едва поспевал за ней.

— Мы поедем за компьютером? — спросил он.

— Я хочу его поднять.

— Но ведь сейчас зима. Земля промерзла.

— Плевать. Я хочу немедленно эксгумировать тело Эрьяна Бюлунда! И пусть Похьянен сделает вскрытие. Куда ты?

Свен-Эрик развернулся на сто восемьдесят градусов и направился обратно к дому Бюлундов.

— Само собой, нужно проинформировать Айри. А ты поезжай. Встретимся в управлении.

* * *

Ребекка Мартинссон вернулась домой около шести вечера. На небе собрались облака, начинало темнеть. Едва она вылезла из машины во дворе перед серым домиком, как повалил снег. Легкие как пух звездочки, мерцавшие в свете лампы на стене сарая и фонаря над крыльцом.

Ребекка остановилась, высунув язык, протянув вперед руки, подняв кверху лицо и закрыв глаза. В таком положении она чувствовала, как мягкие хлопья приземлялись на ресницы и на язык. Хотя ощущение все же было не то, что в детстве. Это все равно что сделать снежного ангелочка — в детстве это было так потрясающе здорово, а если попытаться сделать это, будучи взрослым, то только наберешь за воротник снега.

«Он не создан для меня, — подумала женщина, открыла глаза и посмотрела в сторону реки, укутанной темнотой, с одиночными огнями домов на другом берегу залива. — Он не думает обо мне. То, что он посылает мне сообщения, ровным счетом ничего не значит».

Во второй половине дня Ребекка написала не меньше двух десятков сообщений Монсу Веннгрену, а потом все их уничтожила. Решила не показывать свою заинтересованность.

«Забудь об этом, — уговаривала она себя. — Он вовсе не интересуется тобой». Но сердце упорно сопротивлялось этому выводу. «И очень даже интересуется», — говорило оно и представляло картины, которыми она могла полюбоваться. Монс и Ребекка в челне. Она гребет. Он опускает руку в воду. На нем белая офисная рубашка с засученными рукавами. Лицо мягкое и расслабленное. Затем: Ребекка на полу в комнате перед камином. Монс лежит на ней.

Раздеваясь, чтобы сменить костюм на джинсы и джемпер, Ребекка заодно взглянула на себя в зеркало. Худая и бледная. Грудь слишком маленькая и к тому же очень странной формы: не два холмика, а скорее два рожка от мороженого. Это тело, которое никого не прельщало и в котором не довелось вырасти ребенку, показалось ей чужим. Она поскорее натянула на себя одежду.

Налив виски, женщина уселась за бабушкин откидной столик на кухне и стала пить большими глотками, чего обычно не делала. Виски мягко согрел ее изнутри, и мысли перестали беспорядочно вращаться в голове.

В последний раз, когда Ребекка в кого-то влюблялась, предметом страсти стал Томас Сёдерберг, и сам этот факт немало говорит о ее способности выбирать достойных мужчин. Об этом даже думать не хотелось.

После этого у нее иногда появлялись бойфренды — все без исключения студенты-юристы из университета. Сама она их не выбирала. Давала пригласить себя на ужин, разрешала себя целовать и оказывалась в постели. Все было скучно и предсказуемо с самого начала. Презрение все время таилось где-то рядом. Ребекка презирала их всех за то, что они были сопляками, все выходцы из высшей прослойки среднего класса, все убеждены, что легко могли бы получить оценки выше, чем у нее, не будь им так лень учиться. Она презирала их декларативный бунт против родителей, выражавшийся в осторожном употреблении наркотиков и обильном приеме алкоголя. Она презирала их иллюзию о том, что они особенные. Она презирала даже их презрение к обывательству — пока они сами не пошли работать, не женились и сами не стали обывателями.

И теперь — Монс. Влейте немного частного интерната, тонкого искусства, заносчивости, алкоголя и юридической остроты ума в мужское тело и встряхните.