Серп языческой богини - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 29

Сказала странным осипшим голосом и будто с сожалением.

Девочка не плакала. Она висела вниз головой, шевелила губенками и разглядывала мир черными, что озерная вода, глазами. Сама она была невелика, не по-младенчески белокожа, а на голове кучерявились рыжие волосики.

Взяв ребенка на руки, Тойе долго вглядывалась в сморщенное личико, пытаясь понять, в кого же пошла дочка. Есть ли в ней хоть что-то от Ласточки? Или от Туве?

– Приблуда, – буркнул Медвежонок, мельком в колыбель глянув. Скривился при том, как если бы один вид младенца был ему отвратителен.

– Красавицей вырастет, – Юкко принял ребенка бережно, – в тебя.

– Много ли счастья с красоты? – Свекровь следила за всеми ревниво, настороженно. Нет-нет, но останавливался взгляд ее на Туве, менялся. Страх проскальзывал в нем.

– А и все равно красавица…

Юкко любовался девочкой.

За него бы замуж пойти, но не видела, не замечала… Туве красив был. Силен. Он и сейчас красив. А силы только прибыло.

Так и повелось с того дня, что Туве дитя не замечает, свекровь обходит стороной, а Юкко возится, с рук младенца не спуская, как если бы он – родной отец. И похожи ведь. Оба – рыжеватые, темноглазые. И сходство это не могло незамеченным остаться.

Туве один раз глянул. Другой. На третий раз задержался, всматриваясь в брата пристально.

– Вот, значит, как, – сказал и вышел во двор.

Во дворе Тойе и встретил.

– Вот, значит, как, – повторил ей, прежде чем ударить. А бил иначе, чем обычно. Сильнее. Больнее. – С братом моим… бесстыжая. И как тебе братец?

– Лучше, чем ты, – выпалила Тойе от обиды и злости. Как могло ему подобное в голову прийти?

– И чем же лучше?

– Всем!

– Да неужели? – Руки Туве легли на пояс из турьей шкуры. – Я для тебя… ради тебя… тура добыл.

– Старого и больного, которому издохнуть пора пришла? – говорила, силясь уязвить.

Боль за любовь. Достойная плата.

– Кто тебе сказал?

– Все говорят. Болен был бык. А ты больного дострелил. Храбрый Туве… смелый Туве.

Он наступал, и Тойе пятилась. Замолчать бы ей, упасть в ноги, умоляя о прощении. Но дурное, гордое кипело в груди, торопило выплеснуть прежние обиды.

– Где ты был, храбрый Туве, когда варяги пришли? Куда сбежал?

Пояс соскользнул змеей да на землю, потянулся, оставляя след в пыли.

– Я-то, глупая, решила, что убили тебя. Полетела искать. Чтобы вместе. В один день. А он в лесу прятался. Отсиживался. Трус!

Удар пришелся по губам, губы запечатывая. Бил, уже не опасаясь, что увидят. А если и видят, то не их дело… Виновата! Тварь блудливая! Он любил! Поперек матери пошел! Жизнью рисковал! Она же с Юкко тайком гуляла… с братом…

Не брат он!

В спину ударил… кто и кого ударил – разобраться надо. Выходит, что копье боги направили. Справедливости ради… ради справедливости.

– Стой! Убьешь ведь! – кинулась мать, повисла на руке, воя и голося. – Убьешь!

Тойе лежала на земле, скрутившись. Дышала ли? Дышала. Поднялась. Лицо в крови. Руки в синих полосах от ремня. А взгляд прежний, злой. Ничего, Туве теперь знает, как с нею надо.

И с братцем любимым.

Да с выродком ихним, которому бы вовсе на свет не родиться.

Свекровь принесла ледяной родниковой воды. И мази, которой прежде Юкко мазали. Водою лицо омывала бережно, а мазь втирала, и было больно, но Тойе терпела.

Она хорошо научилась терпеть.

– Горячий. Бывает, что горячий. А ты терпи. И хитрей будь. Он к тебе с норовом, а ты поклонись, повинись, глядишь, и заживете, как люди…

Тойе слушала, но не слышала.

В чем ей виниться? Чего стыдиться?

– В отца пошел, в отца… ничего, я ж перетерпела…

И Тойе терпит. Но не знает, как надолго хватит терпения. Спать легла на полу, рядом с колыбелью, но заснуть не вышло, лежала, думала, давила стоны. И Юкко понял сразу – не спит.

– Уходи, – прошептал он.

– Куда?

– Отсюда уходи. Он тебе жизни не даст. Забьет насмерть.

Наверное, прав Юкко. Только где ждут Ласточку? Нигде. Нет у нее иного гнезда, и выходит, что права была свекровь – остается терпеть. Мириться.

– Если бы я мог ходить… я бы не позволил. Сам бы забрал. Уехал. Только что с разговоров.

Она видела в темноте стиснутые руки, сильные, но беспомощные. Эти бы не ударили.

– Нож возьми. Стрелы возьми. Силки. Крючки. Ты крепкая, ты справишься. – Вцепившись в лавку, Юкко приподнялся. – Там страшно. Я знаю. Но тут будет страшнее. Сегодня он тебя бил. И будет бить завтра. Послезавтра. А там и за…

Понятно, за кого боится Юкко. Но разве не лучше ребенку в доме, где тепло и сытно? В лесу звери. Холод. Голод. Зима. Зиму Тойе не переживет.

Нет, рано еще уходить. Весны бы дождаться.

День ото дня становилось хуже. Иногда Туве, уже занеся руку, понимал, что нельзя ударить, и честно пытался остановить себя, но стоило глянуть в злые глаза Ласточки, и ярость сметала все запреты. После он совестился, укоряя себя за несдержанность, обещая, что этот раз – последний и больше ничего подобного не случится…

Случалось.

Рукою. Ремнем. Поленцем, которое хотел в печь сунуть, а швырнул в стену. Возле самой головы ударилось. Еще немного, и не стало бы Тойе.

А не к лучшему бы оно? Пусть бы ушла. Перестала мучить и его, и себя, и прочих всех. Глядишь, и с братом помириться вышло бы. И мать перестала бы глядеть со страхом, которого Туве в ее глазах прежде не видел. Сам он, отойдя от боли, привел бы в дом другую жену.

Тихую. Ласковую. Покорную.

Такую, которая не стала бы заглядываться на других.

И от таких мыслей, от невозможности их исполнения, Туве вновь зверел.

Ласточка же научилась чувствовать это его состояние. Она не пряталась, нет, но просто держалась как-то так, что зверь внутри переставал ее замечать.

Но и с нею, с Тойе, творилось неладное. Красота ее поблекла, черты лица заострились, и нет-нет да проглядывало в них нечто недоброе. Бывало, станет Ласточка в тени, так, что не видать ее саму, и глядит на мужа. Глядит и улыбается.